Захария Станку - Ветер и дождь

Бэрбуца продолжал разглагольствовать в том же духе. Он задавал риторические вопросы и сам же на них отвечал. Потом он перешел к угрозам. Он угрожал всем — молодым пропагандистам и секретарю уездного комитета партии. Он скоро вернется в центр. Он пойдет наверх и доложит обо всех недостатках в уезде Телиу. Он никого не собирается покрывать. Да-да, никого. И руководящие органы примут меры. Это будут крутые, решительные меры. Партия всегда принимает решительные меры. Иногда даже очень решительные…

После Бэрбуцы выступил Орош и подвел итоги. К моему великому изумлению, он не отверг критику товарища из центра. И даже обещал поразмыслить над замечаниями товарища Бэрбуцы. Орош ни единым словом не обмолвился о своем положении в партии, о том, что он старый революционер-подпольщик. Он, как всегда, говорил просто, скромно и снова вопреки замечаниям Бэрбуцы горячо поблагодарил молодых пропагандистов за их работу.

Собрание закончилось пением «Интернационала». Бушулянга был в восторге от выступления Бэрбуцы.

— Серьезная речь, — сказал префект, пожимая руку Бэрбуце. — Вот это называется по-партийному, по-рабочему… А тех четверых молодых людей — и парней и девушек — следовало бы, на мой взгляд, отчислить…

— Отчислить? — спросил Орош. — Откуда? Они ведь не состоят в партии. Никто из них не состоит даже в молодежной организации. Откуда же их отчислить? И за что?

Бэрбуца поблагодарил префекта за оценку его речи и скромно добавил:

— Ну, это еще ничего… Вы бы присутствовали на партийном активе в министерстве внутренних дел… Актив обычно проводит…

И он снова назвал имя большого человека, которое мы уже несколько раз слышали. И продолжал:

— Все дрожат, когда выступает товарищ… Даже старые партийцы, прошедшие через огонь и воду. По правде говоря, старики, как мы их называем, дрожат больше всех. Мы, молодые… мы ведь уже успели закалиться. Мы закалились в действии, как и подобает настоящим коммунистам. Ведь борьба с реакцией ведется теперь в открытую. Она требует иных качеств, чем в старое время. Подполье, аресты, тюрьмы… Это, конечно, хорошо и красиво, но все это уже пройденный этап. В карете прошлого далеко не уедешь. Наступило новое время. Новое время принадлежит тем, кто недавно обновил ряды партии. Это биологический закон. На нас лежит теперь вся тяжесть борьбы…

Орош слушал и молчал. Я тоже слушал. Ведь для этого мне и даны уши: слушать… слушать…

На прощанье префект сообщил, что он уезжает с товарищем Бэрбуцей в село Извоаре. Товарищ Бэрбуца желает познакомиться с положением дел на месте, и вот они решили выехать в район Извоаре. Там же они собираются переночевать — скорее всего, в женском монастыре. В Извоаре есть старинный женский монастырь. Настоятельница, сестра Пелагия, — умная женщина. Она охотно примет гостей. Насколько известно в Префектуре, монастырь хорошо обеспечен продуктами. Так что можно будет там и поужинать и отдохнуть.

Когда префект и Бэрбуца ушли, Орош спросил:

— Как тебе все это нравится? Как тебе нравится товарищ из центра?

Я ответил с той же преувеличенной серьезностью, что и накануне:

— Он мне нравится. Он мне ужасно нравится… А что это за монастырь в Извоаре?

— Обыкновенный женский монастырь. Префект Бушулянга давно дружит с настоятельницей. Он уже не раз ночевал в этом монастыре. Теперь он поведет туда товарища Бэрбуцу. Как тебе это нравится? Днем они будут агитировать за коммунистический список, а ночью…

— Мне все это ужасно нравится… Ты заметил, что на этот раз товарищ из центра вообще уже не подал нам руки? Я был лишен удовольствия подержать его палец, а ты лишился крепкого «рабочего» рукопожатия.

После ухода префекта и товарища Бэрбуцы Орош снова попросил уборщицу дать нам чаю. Уборщица принесла чайник и три чашки.

— Для кого третья чашка? — спросил Орош.

— Для товарища Лалу, — ответила уборщица. — Вернулся товарищ Лалу.

— Где же он? Пусть идет скорее сюда…

— Я уже пришел…

Это был голос Лалу. Он стоял в дверях — почерневший, похудевший. За те пять-шесть дней, что я его не видел, он как будто даже постарел. Вероятно, мы все старели в эти тяжелые, суматошные дни.

— Ты побывал в скиту Молифт? — спросил Орош. — Рассказывай…

Лалу устало опустился на стул и приступил к рассказу о том, что он видел у монахов. Он предлагал вернуться туда ночью с обыском. Лалу был убежден, что обыск даст неожиданные результаты. Для такого дела нужны были люди, он уже позвонил в Урлэвынт и попросил Гынжей прислать в город несколько верных людей. Они обещали, что к вечеру люди будут.

Уборщица принесла не только чай, но и кусок брынзы с хлебом. Мы выпили чай, съели хлеб и брынзу. Орош уговорил Лалу поспать, а мы вдвоем пошли в больницу проведать Цигэнуша. После посещения больницы я собирался выехать в село Доля.

В больнице мы неожиданно натолкнулись на отца Лэстареску из Урлэвынта. Он сидел в коридоре, неподалеку от бюста боярина Албу, и читал Евангелие. Я спросил:

— Что случилось, батюшка? Уж не стряслось ли чего-нибудь с матушкой?

К моему великому изумлению, отец Лэстареску ответил:

— Хорошо бы, если б матушка только заболела. Тогда все было бы очень просто. Но она не заболела. Она втянула меня в некрасивую историю. Я думал, что она разумная женщина… Увы! Она сумасшедшая! Поистине сумасшедшая!

— А что все-таки случилось?

— Мне даже стыдно об этом рассказывать. Господь бог лишил ее рассудка. Поистине так…

Через несколько минут доктор Дарвари поведал нам то, о чем не хотел рассказывать батюшка.

— Неслыханное дело! — сказал доктор Дарвари. — Случай, каких свет не видал! Знаете, с кем жила вдова майора Куцу, из-за которой Бушулянга так часто наведывался в дом отца Лэстареску? С самим отцом Лэстареску! Это продолжалось уже не первый год. И никто ничего не знал. Но… все тайны рано или поздно выходят наружу… как говорится, становятся достоянием гласности. Словом, недавно в селе узнали о связи мадам Куцу с батюшкой. И разумеется, сразу же нашелся человек, который сообщил об этом попадье. И вот вчера вечером, когда батюшка отлучился из дому, попадья и ее взрослый сын избили вдову майора. Ну, это бы еще ничего — бабы, даже родные сестры, нередко таскают друг дружку за волосы. Но тут произошло другое. Попадья схватила каустик, задрала юбки мадам Куцу и… представляете? Короче говоря, она обожгла ей именно то место, которое… ну, словом, вы и сами понимаете. Удивляюсь, как это вдова не умерла. Ночью ее привезли сюда, а в пять утра я сделал ей операцию. Представляете? Совершенно необычная операция! Неслыханный случай в истории хирургии! По крайней мере я об этом не слыхал — а ведь я сделал на своем веку несколько тысяч операций. Небывалый случай, господа! Колоссальный случай.