Захария Станку - Ветер и дождь

Лошадка слышала, но ответить не могла. Она с трудом пробиралась по ухабистой дороге, покрытой толстым слоем грязи. Вместо ответа она тихо и ласково заржала, и я нежно погладил ее по холке. Вдруг я почувствовал, что она вздрогнула, повела боками и навострила уши. Я прислушался. Дорога резко сворачивала вправо, так что я ничего не мог увидеть, но, услыхав тревожный топот копыт, понял, что навстречу мне кто-то едет, даже не один, а, судя по всему, несколько всадников. Вскоре я услыхал резкий крик:

— Держите!.. Держите их!..

Не зная, кто кого преследует, я решил на всякий случай принять меры предосторожности. Лошадь стала, повела боками и замерла. Я слез с нагретого скользкого седла, отвел лошадь к обочине шоссе и стал осторожно оглядываться. Лошадь стояла, вскинув уши, как будто тоже чувствуя, что нас подстерегает опасность, и тоже внимательно глядя куда-то вдаль. И я снова заговорил с ней, но уже шепотом:

— Спокойно, моя лошадка, стой спокойно. И не пугайся, что бы ни случилось… Не пугайся, моя лошадка!

Что бы ни случилось, мы как-нибудь справимся…

Я приготовил пистолет. Холодный ветер ударял мне теперь в бок. И вдруг я увидел всадников. Они выскочили из-за поворота и неслись прямо на меня. Впереди скакал бородач в монашеской рясе, припав головой к шее своего коня, а за ним еще один человек, в котором я без труда узнал Босоанку. Нетрудно было узнать и тех, кто его преследовал. Это были Гынжи, человек пять-шесть, все верхом на маленьких горных лошадках, потемневших от горячего пота.

Увидев меня, Босоанка и отец Калистрат Грэмада — теперь я узнал и его, вернее, догадался, что это он, — по-видимому, предположили, что натолкнулись на засаду, и, осадив лошадей, круто свернули с дороги. Они сделали попытку подняться по склону холма, но лошадь отца Калистрата не выдержала, поскользнулась, рухнула на колени и вдруг покатилась назад, на дорогу, увлекая за собой своего седока. Прежде чем он успел опомниться, два Гынжа спешились и кинулись на него с криком:

— Попался, разбойник!.. Теперь уж не уйдешь!..

Гынжи молниеносно сбили его с ног и столь же быстро скрутили ему руки веревкой. Тем временем лошадь Босоанки продолжала карабкаться в гору. Я услышал резкую команду:

— Не стрелять! Ни в коем случае не стрелять!

Это кричал один из Гынжей, уже немолодой человек с прямыми и резкими чертами лица, с тонким вздернутым носом; я обратил на него внимание еще накануне, в Урлэвынте, он уже и тогда поразил меня своим высоким ростом, а больше всего — гордо откинутой назад головой и гордым выражением лица.

— Мы должны поймать его живым!

— Ладно, не кричи! Разве ты не видишь, что я не собираюсь в него стрелять?

В воздухе что-то промелькнуло, и я увидел, как над головой Босоанки развернулся аркан. Это была простая веревка, но действовала она не хуже, чем ковбойское лассо, — в один миг петля охватила тело всадника и затянулась. Гынж, который с удивительной ловкостью бросил веревку, потянул за свой конец, и всадник свалился с лошади. Босоанка попробовал подняться и освободиться от петли, но было уже поздно. Гынжи подскочили к нему с двух сторон, скрутили ему руки и, подталкивая пинками, привели на дорогу, где уже лежал связанный Калистрат Грэмада. Один из Гынжей погнался за лошадью Босоанки, а его сородич, командовавший всей операцией, обратился ко мне и иронически сказал:

— Ты уж нас прости, товарищ, что мы скрутили их веревками. Оно конечно — бандиты тоже люди. Но вот этих двух разбойников мы сумеем доставить в Телиу только в таком виде — связанных по рукам и ногам.

— А разве я вам когда-нибудь советовал их не связывать? Я просил только не убивать никого в пути. Не надо самосуда… Вот и вся моя просьба…

Рыжий Гынж усмехнулся и спросил:

— А куда ты собрался, кандидат? В Блажинь?

— Да, в Блажинь.

— Отложи! Поезжай с нами в Телиу.

Я согласился. Гынжи — люди серьезные, в этом я уже успел убедиться. И я послушался их совета: вскочил в седло и повернул лошадь назад, в город.

Босоанка и отец Грэмада должны были идти пешком под конвоем конных Гынжей. Взглянув на арестованных, я вдруг подумал, что впервые вижу так близко отца Калистрата Грэмаду. Лицо его произвело на меня такое впечатление, что, осадив коня, я попросил своих спутников:

— Будьте добры, подведите-ка этого святого отца поближе ко мне…

Гынжи не заставили себя упрашивать и подвели Калистрата Грэмаду почти вплотную к моей лошади.

— Снимите с него клобук. Они выполнили и эту просьбу.

— А теперь прикройте ему чем-нибудь бороду.

Один из Гынжей со смехом накрыл бороду монаха своей широкой рукой. Теперь я уже почти не сомневался, что догадка моя верна, но на всякий случай спросил:

— Как вас зовут, уважаемый отец?

— Как будто вы не знаете! Меня зовут Калистрат Грэмада. Мое имя знает вся Нижняя Молдова… Калистрат Грэмада…

— А вы случайно не жили когда-то на Святой горе Афон?

— Жил… И в Афоне, и в Иерусалиме… Я объездил все святые места и всюду возносил молитвы господу, чтобы он простил людям их прегрешения… Выходит, и за вас я тоже молился…

— Так-так… А скажите, святой отец, вашего родного отца случайно не звали Дипломатом? Я имею в виду не имя его, а прозвище.

— Не знаю… Отец долго жил на Балканах. Одно время он, кажется, был где-то послом… Может, его и прозвали Дипломатом…

— Ну а теперь еще один вопрос, самый последний… Как же так случилось, господин Косымбеску, что из инженера вы переквалифицировались в монаха?

Старец из скита Молифт, казалось, совсем не удивился моему вопросу. Во всяком случае, он не стал изображать удивления, когда узнал, что мне известно его настоящее имя. Он усмехнулся и ответил:

— Ну, это уж вы сами догадайтесь, я помогать вам не стану. Если вас это интересует, разбирайтесь сами что к чему…

— У меня не хватит на это времени, господин Косымбеску. Да и, собственно, незачем… Теперь уже поздно разбираться в деталях.

Старец перестал улыбаться. Он посмотрел на меня с откровенной ненавистью и сказал так тихо, что, пожалуй, только я один и расслышал его слова:

— Как жаль, что мы тебя не прикончили в свое время! Какая ошибка! Запатеу! Он хоть и уверял, что вы родственники, но все же настаивал, чтобы тебя кокнули… И он был прав… И Босоанка на этом настаивал… И все-таки мы оставили тебя в живых… Какая ошибка!..

Я внезапно расхохотался, хотя мне было не до смеха. Все же я рассмеялся и сказал:

— А теперь уже поздно! Не так ли?

— Это правда, — мрачно согласился Косымбеску, но тут же добавил: — Впрочем, ничего не известно. Все еще может обернуться иначе. Во всяком случае, лет через десять-пятнадцать дело примет другой оборот. Подрастут наши сыновья. И мы уж позаботимся, чтобы они вам отомстили… Можете в этом не сомневаться, они вас уничтожат.