Захария Станку - Ветер и дождь

В те годы принц Жион часто приходил в редакцию газеты «Крединца», в которой я тогда работал. Появлялся он не раньше полуночи. Он производил впечатление опустившегося человека — его одежда годилась, пожалуй, лишь на тряпье. Зато руки всегда были в белоснежных перчатках. О, если б его рубашка, брюки и носки были такими же чистыми, как перчатки!

— Бон суар, дорогой господин директор!

Я не был директором газеты, и принц это прекрасно знал.

— Бон суар, господин принц.

— Я принес вам статью.

— Спасибо.

Мы иногда печатали статьи, в которых принц Жион довольно компетентно и толково освещал актуальные социально-экономические проблемы. Я просил принца сесть, зная заранее, что он ни за что не согласится.

— Благодарю, — отвечал он. — Не могу…

— Почему? — наивно спрашивал я. — Почему бы вам не посидеть, пока я просмотрю вашу статью?

— Боюсь заразиться… Микробы… Они, знаете ли, всюду, приходится быть осторожным.

— Вы и дома не снимаете перчаток?

— Разумеется. И дома надо быть осторожным.

— А ночью?

— И ночью… Без перчаток я не могу заснуть.

— А пишете вы тоже в перчатках?

— Нет. Но потом я мою руки бензином и сразу же надеваю перчатки.

Принц закуривал и продолжал:

— Дорогой господин директор, не будете ли вы столь любезны, не одолжите ли мне немного денег? Хотя бы на чашку кофе. Не беспокойтесь, я их верну. Когда я выиграю дело о наследстве, я вас щедро воз-награжу. Если захотите, я возьму вас с собой за границу. В Париж, в Лондон или в Лиссабон. Куда вам будет угодно, господин директор. И вы повидаете свет… Что вы видели до сих пор? Что вы знаете? Извините меня, господин директор, но вы же ничего не видели. Вы никогда не были, например, в Андорре и не испытывали судьбу за рулеткой в Монте-Карло… Вы никогда не обедали с принцем Лихтенштейном… Вы не…

Я не прерывал разглагольствований принца. Его рассказы были не лишены интереса. Он долго жил в Париже. Бывал и в Лондоне. Великолепно знал Берлин. Для него не было секретов в Риме. Во всех этих городах у принца находилось множество друзей. Он много повидал в те времена, когда старый принц Мирдал Канта был еще жив. Но после его смерти, согласно завещанию покойного, все имущество поступило в распоряжение его жены. Принцесса получила право распоряжаться им пожизненно и могла выделить сыновьям содержание по своему усмотрению. И вот она установила им ежемесячную сумму чуть побольше, чем платила швейцару, стоящему в подъезде их родового особняка. Это и было причиной тяжбы, затеянной сыновьями. Хотя они и враждовали между собой, но теперь объединились и подали в суд на свою мать. Процесс этот, как я уже говорил, тянулся много лет, и конца ему не предвиделось.

Принц Жион любил поговорить. О своей жизни в Париже и Лондоне, о своих похождениях в дождливом Берлине и многолюдном, жарком Риме… О, если он наконец выиграет дело и получит свою долю наследства! Какие путешествия он совершит! Как будет наслаждаться жизнью.

— А вы все же надеетесь выиграть дело?

— Обязательно. Настанет день, когда мы получим свое. Закон ведь на нашей стороне.

— А до тех пор?

— Ну что ж… До этого дня будет тяжело. Меня иногда охватывает отчаяние. Скажу вам откровенно, господин директор: если б я знал, что останусь безнаказанным, я бы… я бы убил принцессу… Я убил бы и своих братьев…

— Чтобы остаться единственным наследником?

— Ну да… Принц Мирдал Канта оставил огромное наследство: тысячи гектаров земли, охотничьи угодья, драгоценности, серебро, картины…

Слушая эти излияния, чем-то напоминающие козлиное блеяние, я начинал поддакивать принцу:

— А почему бы вам не попробовать? Вот Буби Марунцяну, о котором писали в газетах, рискнул и укокошил свою мамашу. А вину свалил на мелкого грабителя — Нону Кала. Суд присяжных признал Буби невиновным и осудил несчастного Нону. Найдите и вы козла отпущения. В Бухаресте полным-полно мелких воришек и невезучих налетчиков.

— Но ведь нас трое, шер директор. Не забывайте, что наследников — трое. В этом все несчастье. Шербан — растленный тип, на которого нельзя положиться, он обязательно проболтается. Что касается Алеко, то он мечтает об убийствах, он готов убивать сколько угодно, но не из-за наследства, а, так сказать, по политическим мотивам. Ему по душе убийства, за которые не карает закон. Принц Алеко собирается сыграть политическую роль, подобно нашим далеким предкам в древней Византии. Как вы думаете, ему это удастся? Лично я сомневаюсь. Я не уверен, что талой тип, как мой брат Алеко, достоин румынского престола…

Дождь и ветер…

Дождь и ветер…

Дождь и ветер…

Прошли годы. В редакции газеты «Крединца» уже много раз менялись сотрудники — и штатные и внештатные, — и я как-то потерял из виду принца Жиона. Я думал, что он уехал за границу или пропал без вести во время войны — тогда многие пропали без вести. Но вскоре после окончания войны принц Жион и принц Шербан неожиданно выиграли дело о наследстве. Принц Алеко не дожил до этого счастливого дня. Он погиб в тюрьме Рымнику-Сэрат. Его расстреляли сразу же после того, как его политические друзья из «Железной гвардии» убили премьер-министра Арманда Кэлинеску, вертлявого человечка с черным моноклем. Воспользовавшись этим убийством, румынский король устроил кровавую расправу над легионерами, находившимися в то время в тюрьмах. Среди жертв этой расправы оказался и принц Алеко.

С этим принцем я тоже был знаком. Знакомство завязалось при довольно странных обстоятельствах, в самом начале моей журналистской карьеры. Я работал тогда в редакции маленького листка, выходящего ежедневно в полдень. Не имея пока возможности осуществить свою заветную мечту — писать статьи для первой полосы, — я занимался составлением второй страницы, где печатались новости культуры. Я пытался давать объективное освещение событий, происходивших в литературной и театральной жизни столицы, писал рецензии на новые книги, заметки о вернисажах и премьерах. В эту работу я вкладывал всю душу. Но скоро понял, что я крайне наивный журналист, хотя и обладаю некоторым знанием жизни. Наивность моя состояла, как это ни странно, в том, что я уважал своих читателей и искренне старался завоевать их доверие.

Однажды, сидя в кафе за завтраком, я рассказал Людовику Скимбашу о своей журналистской вере. Скимбашу, не только газетчик, но и автор нескольких романов, громко расхохотался.

— Дурачок! — кричал он, давясь от смеха. — Я с самого начала угадал, что ты дурачок и дурачком останешься навсегда! Любовь к читателю? Уважение к читателю? Ха-ха-ха! Я сейчас лопну! Читателя надо бить по щекам! Читателя надо водить за нос! Вот как надо обращаться с читателем. Иного обращения он и не заслуживает. Ты корпишь над своей статьей, шлифуешь каждую фразу, пока не доводишь ее до блеска, терзаешься, мучаешься. А результат? Читатель, для которого ты так старался, бросает равнодушный взгляд на страницу с твоей статьей и переворачивает ее, не читая. Бездушный и капризный глупец — вот кто он такой, твой читатель! Да еще и неблагодарный… Стараться для читателя?