Захария Станку - Ветер и дождь

Не успела танцовщица вернуться в вагон, как ее снова зовут вниз. На перроне появился новый покровитель: маленький, необыкновенно толстый человек с круглым лицом, заплывшим жиром. Это торговец лесом, владелец крупной экспортной фирмы и большой любитель женщин. Известно, что он содержит целый штат молодых бездельников, которые подыскивают для него новых красоток. Он приехал сказать танцовщице, что она сегодня же будет освобождена. Он даже показывает на пальцах, сколько заплатил за ее освобождение, и громко хохочет.

Он уехал, а танцовщица вернулась в вагон, напевая веселый марш. Госпожа А. еще больше помрачнела. Теперь она чувствует себя совершенно несчастной. Она завидует танцовщице.

Но история двух женщин на этом не кончилась. Как в хорошем фарсе с неожиданным концом, на перроне появился еще один покровитель танцовщицы. Это немецкий офицер. Он высок, строен, одет в парадный мундир, в левом глазу у него монокль, словом, настоящий опереточный персонаж. В отличие от всех остальных поклонников танцовщицы он не стал затруднять себя формальностями, а попросту взял свою протеже под руку и повел ее к машине. Потом он вернулся и тоном, не терпящим возражения, приказал полицейскому агенту, который таращил на эту сцену глаза, отнести багаж танцовщицы в машину. Агент подчинился. Когда все было кончено и танцовщица уехала, госпожа А. расплакалась. Сквозь слезы она сказала, что ее дипломат дорого заплатит за все ее унижения… Не знаю, чем кончились ее отношения с дипломатом, но ее так-таки и не освободили, а увезли в лагерь, где она пробыла, кажется, чуть ли не до самого конца войны.

Социолог, вероятно, мог бы написать исследование о румынском обществе времен второй мировой войны на материале лагеря в Тыргу-Жиу. Он мог бы изучить здесь смешные и нелепые контрасты, рожденные своеобразной исторической реальностью, которую экономисты и политики могли бы назвать симбиозом балканского феодализма и западного буржуазного либерализма, а позднее и фашизма. Но я не социолог и не экономист. Я могу лишь рассказать о живых людях — о всевозможных экспонатах из той странной и разнообразной человеческой коллекции, которую я наблюдал в дни, недели и месяцы своей ужасной и вместе с тем невероятно интересной лагерной жизни.

Вот старый журналист Бенкиу, которого я и раньше встречал в бухарестских редакциях. Мне казалось, что я достаточно хорошо знаком с нравами нашей печати. Но оказалось, что я знаю далеко не все. На правах коллеги Бенкиу часто затевал со мной разговор о нашем ремесле и внутренне, наверно, не раз посмеивался над моей наивностью.

Статьи и заметки Бенкиу, которые ему удавалось публиковать в различных бухарестских газетах на протяжении многих лет, были написаны на одну тему: примарь столицы, примари столичных районов, муниципальные советники; все они без исключения — жулики. Бенкиу знал биографию каждого из них: где кто родился, какое у кого образование, кто на ком женат, когда занялся политикой и в каких жульнических аферах участвовал на своем веку. Он знал даже, куда вложена прибыль от каждой мошеннической операции.

— Вы когда-нибудь встречали господина Д.? — спрашивает Бенкиу.

— Да.

— Дом в парке «Делавранча» он построил, когда удлиняли маршрут двадцатого трамвая. Дом на улице Бонапарта — когда была электрифицирована линия на Василе Ласкар. Квартиры в жилом блоке «Извор» — когда асфальтировали шоссе Жиану. А когда Имре Аладар строил жилой блок «Базалтин», он одновременно построил и господину Д. виллу в парке «Элефтерия». Теперь она отдана в аренду послу Уругвая за два миллиона в год.

— Откуда вы все это знаете?

— А чем же, по-вашему, я занимался двадцать лет в бухарестских редакциях? Это моя профессия: репортер по муниципальным делам. Я обязан знать все, что имеет отношение к городскому самоуправлению. И уверяю вас, что я все это знаю.

Судя по тем сведениям, которыми он так и сыплет, можно не сомневаться, что он действительно знает об этом все.

— И могу подтвердить документами, — продолжает он. — Даже не копиями, а оригиналами. Все они в моих руках.

— Как же они к вам попали?

— Очень просто. У меня есть приятели среди чиновников бухарестской примарии. И во всех районных отделениях бухарестского муниципалитета. Предположим, мне нужно узнать, на каких условиях примария заключила с подрядчиком контракт об асфальтировании такой-то улицы. Я отправляюсь к моему приятелю и предлагаю ему определенную сумму за право взглянуть на контракт. Только взглянуть… Мой друг, бедный служащий, Получающий всего-навсего три-четыре тысячи лей в месяц, естественно, соглашается. Ведь от меня он получит двадцать тысяч! И лишь за то, что даст мне на несколько минут досье, в котором лежит интересующий меня контракт. Делается это так. Служащий берет из архива нужное досье и выходит с ним из комнаты под тем предлогом, что он должен показать его кому-нибудь из начальства. Между архивом и кабинетом начальника — уборная. А в уборной жду я… Служащий входит в уборную, держа под мышкой досье. Передает его мне. Я вхожу в кабину и запираюсь. Нахожу нужный мне контракт, вырываю его. Запихиваю в карман. Потом выхожу из кабины и отдаю досье служащему: «Спасибо, дорогой. Все в порядке — я прочитал то, что мне нужно». Вместе с досье я передаю ему конверт со взяткой.

— А служащий знал, что вы похищали нужный вам контракт?

— Нет. Зачем ему было это знать?

— И эти ваши приятели ни разу не попадались?

— Разумеется, нет. Служащих так много, и бюрократическая система так запутана, что, если б даже кто-нибудь вздумал произвести расследование, чтобы узнать, как исчезают бумаги, то все равно ничего бы не узнал. А я, заполучив контракт, теперь держал в своих руках и подрядчика и муниципального советника, заключивших свою темную сделку.

— А это как же?

— Проще простого! Обычно уже после первой заметки, в которой я намекал, что располагаю кое-какими сведениями о соответствующем деле, человек, которого это касалось, прибегал ко мне.

— Что это значит? — спрашивал он.

— Ничего особенного, — отвечал я. — Разве я виноват, что ты свинья?

— А что мне делать, чтобы не быть свиньей?

Я ему объяснял. Если он выполнял мое требование, то сразу же из свиньи превращался в ангела. К ангелам у меня не может быть никаких претензий. С ангелами я могу и подружиться, тем более что они топают по грешной земле, как и мы с вами… Вот так я и работал, пока один мерзавец не добился, чтобы меня арестовали. Но ничего… Война когда-нибудь кончится… О, только бы мне дожить до того времени, когда печать снова станет свободной…

Журналист Бенкиу мечтал о свободе шантажа… А вот другой лагерный тип — торговец живым товаром. Этот мечтал о любви. Только о любви…