Захария Станку - Ветер и дождь

— Мне не хотелось спать. Решил погулять по городу.

— Поразительное легкомыслие!

— Как видишь, со мной ничего не случилось.

— Но могло случиться… — Он сделал паузу и сказал другим тоном: — Пойди отдохни.

Я не заставил себя упрашивать и тотчас же отправился в свою комнату. Растянувшись на постели, я мгновенно уснул. И сразу же — так, во всяком случае, мне показалось — меня разбудил все тот же голос Ороша:

— Пора вставать. Уже светает. Гынжи уже вернулись из скита Молифт.

Я вскочил, протирая глаза, а Орош рассказывал:

— Вчера вечером я позвонил в Бухарест и попросил срочно прислать сюда компетентного товарища. Этот товарищ только что прибыл и ждет нас внизу. Он собирается допрашивать арестованных, которых вы привели вчера вечером. А заодно и тех, кого захватил в Молифте товарищ Лалу. Я думаю, нам не мешает поехать вместе с этим товарищем из Бухареста. Первый допрос обычно бывает самым интересным. Ведь арестованные еще не успели подготовиться к защите и заранее продумать свои ответы.

— А разве мы имеем право присутствовать при допросах?

— Странный вопрос. Мы должны знать своих врагов.

Только теперь я вдруг заметил, что в кабинете Ороша, у стены, свалено оружие: револьверы, винтовки, коробки с патронами и даже пулемет, по-видимому немецкий. Здесь был целый арсенал. Я спросил:

— Откуда это?

— Из Молифта. Все это Гынжи нашли в святой обители…

У ворот уездного комитета нас ждала автомашина. В ней сидел невысокий худощавый человек в военной шинели. Орош представил его:

— Товарищ майор Лефтер.

— Очень рад.

Водитель завел мотор, и машина тронулась. Майор, сидевший рядом с водителем, обернулся к нам и сказал:

— До сих пор реакционеры прятались в своих норах, а теперь, в связи с предстоящими выборами, они выползают на поверхность. Но стоит им начать действовать, как они сразу же попадаются.

Орош возразил:

— К сожалению, не всегда. Далеко не всегда они попадаются, товарищ майор. А до того как попасться, они успевают натворить достаточно зла. Убивают наших людей. Или калечат, как искалечили Цигэнуша.

Майор ничего не ответил. Машина резко затормозила. Мы вышли и поднялись по широким каменным ступенькам префектуры. Той самой префектуры, где вот уже два года хозяйничал префект Зенобий Бушулянга, товарищ Зенобий Бушулянга.

Майор Лефтер обратился к одному из солдат, охранявших префектуру:

— Где они?

— Кто?

— Арестованные монахи и все остальные…

— Сейчас покажу.

Мы отправились вслед за солдатом.

— Сюда, пожалуйста. Они в большом зале.

— В лучшем помещении префектуры?

— Так приказал товарищ префект.

Арестованных заперли в большом красивом зале с лепными потолками и бархатными диванами. У дверей стоял солдат. Майор, прибывший из Бухареста, вызвал дежурного офицера — маленького человека с заросшим лицом (он не брился по меньшей мере неделю), — глаза его слипались от сна. Тот открыл дверь и сказал:

— Вот они!

Да, это были они…

На диване, обитом голубым бархатом, сидели рядышком с сигаретами в руках Босоанка, Косымбеску, принц Жион и еще несколько человек, сектантов. На другом диване сидели три бородатых монаха, которых привез Лалу из Молифта. При нашем появлении монахи испуганно подняли головы. Офицер объяснил, что их привезли связанными, но товарищ Бушулянга распорядился их развязать и угостить водкой, чтобы они пришли в себя. Приказ этот был выполнен с излишним рвением: от монахов разило винным перегаром.

Майор Лефтер попросил дежурного офицера принести стол и три стула. Потом он извлек из кармана блокнот и авторучку и, усевшись за стол, сразу же, без всяких предисловий принялся задавать арестованным стандартные вопросы. Ответы тоже были стандартны и весьма уклончивы. Босоанка нагло заявил, что он ездил верхом по селам и вовсе не помышлял о политике. У него частные дела с крестьянами, он ссужал их деньгами во время войны, вот и ездит теперь договариваться со своими должниками об уплате старых долгов. Он действовал, конечно, уговорами, без всякого нажима — все знают, что он человек добрый и жалостливый. Не случайно крестьяне несколько раз избирали его в парламент. Избиратели голосовали лично за него, а не за список, по которому он баллотировался.

— У меня совесть чиста, господин майор, совершенно чиста, — закончил Босоанка. — Напрасно вы учиняете мне допрос, как преступнику. И напрасно прислушиваетесь к тому, что говорят вам Гынжи. Кто они, эти Гынжи? Их знает весь уезд. Это лодыри, которые только и умеют, что скандалить…

И с отцом Грэмадой они встретились совершенно случайно. А Гынжи, увидев их вместе, набросились на них с оружием. Естественно, что и он, Босоанка, и отец Грэмада бежали от этакой напасти. Гынжи стреляли им вдогонку и вынудили их защищаться. Если бы Гынжи не стреляли первыми, они бы тоже не стреляли. Но ведь они никого не убили. Ах, один из Гынжей убит? Ну что ж, ни он, Босоанка, ни отец Грэмада здесь ни при чем. В той перестрелке, в которой был убит Ифтодий Гынж, они не участвовали. Не надо забывать, что их было двое, а Гынжей — семеро. Отец Грэмада не удержался в седле и чуть было не свернул себе шею. Ему еще повезло, сильно повезло. А его самого, Босоанку, один из Гынжей поймал арканом. Это неслыханная наглость! Что он, Босоанка, зверь, чтобы его ловить арканом? Или буйвол из американских прерий?

Босоанка устал от речи и попросил сигарету. Выкурив ее, он потребовал, чтобы его немедленно освободили. Иначе все узнают, что совершена вопиющая несправедливость. Он не так уж одинок — у него есть друзья, имеющие кое-какие связи. Он был депутатом. Одно время он был даже сенатором. Если б война не кончилась так, как она кончилась, он, несомненно, стал бы и министром. Какое право имеет майор держать его под замком в компаний каких-то бородачей, которые называют себя свидетелями Иеговы? Ни он, Босоанка, ни отец Калистрат Грэмада не имеют никакого отношения к этим «свидетелям». Почему же их держат вместе? Майор обязан освободить его, Босоанку, немедленно.

Майор не отвечал. Но Лику Орош вдруг спросил:

— А почему вы убили Минотара Харлапете? Чем он вам помешал, господин Босоанка? Насколько мне известно, он свято выполнял все ваши приказы. Зачем же вы его убили? Да еще в тот день, когда он гулял на своей собственной свадьбе?

Босоанка слегка побледнел, но быстро взял себя в руки.

— Я? По-вашему, это я убил Минотара Харлапете?

— А разве не вы с отцом Калистратом увели его из дома невесты? Сначала вы расстроили свадьбу, а потом продырявили ему голову выстрелом из револьвера.

— Господин Орош, в ваших словах есть только частица правды. Не стану ее отрицать. Я действительно вызвал Минотара из дома его невесты и попросил сопровождать нас в Долю. На то у меня были веские причины. Но разве я увел его насильно? Разве я ему угрожал? Ничего подобного. Мы остановились у дома невесты и вызвали его на улицу. После короткого разговора он согласился немедленно ехать с нами. Совершенно добровольно. Он тоже был заинтересован в деле, из-за которого я позвал его в Долю. Он был даже рад, что едет… Но беда в том, что он успел напиться. Да, он был под мухой, всю дорогу горланил свои цыганские песни. Не доехав до места назначения, он вдруг повернул коня и пустился в обратную сторону. Мы пытались его остановить. Я крикнул ему вслед: «Ты куда поехал, пьянчуга?» — «К невесте. Лаурика ждет», — ответил Харлапете. Он даже объяснил жестами, почему она его ждет. «Ладно, — сказал я, — если у тебя нет терпения подождать с этим до вечера, езжай с богом». «Смотри, не осрамись перед невестой!» — крикнул ему вслед отец Калистрат. Всем известно, какой шутник отец Грэмада.