Захария Станку - Ветер и дождь

Примарь усмехнулся:

— Ну, это было бы уж слишком…

Я обратился к толпе. Первым делом я счел нужным поблагодарить за то, что они пришли выслушать меня. Но не успел я закончить фразу, как один из стоявших в первом ряду грубо перебил меня:

— Может, ты вообразил, что мы пришли сюда, потому что сочувствуем вам? Мы пришли просто из любопытства. Мы пришли посмотреть, как выглядит коммунист, который хочет с нашей помощью стать депутатом, а потом, попав в парламент, проводить там законы, направленные против нас… Вот почему мы пришли. Для нас, господин товарищ, коммунист еще в диковинку, мы даже в глаза не видали живого коммуниста.

Не успел он кончить, как заговорил другой:

— У нас коммунизм никогда не пустит корней. И не надейтесь! Мы люди зажиточные… Нам нужны слуги, а не товарищи. Нам с вами не по пути…

Я поднял руку, и он замолчал. Я только слегка повысил голос:

— Я очень рад, что вы говорите со мной откровенно. Если вам хочется еще что-то сообщить мне, я охотно выслушаю вас. Когда вы кончите, буду говорить я. Не беспокойтесь: я вас долго задерживать не стану. Мне ведь известна поговорка: если человек говорит много, значит, ему нечего сказать. Вот вы все хвастаете своим богатством… Не бойтесь, от моих речей вы не обеднеете…

Мои слова многим понравились. Впервые я увидел улыбающиеся лица.

— Голытьба из Блажини любит поговорить, потому-то они и без порток ходят. И босиком…

— А вот у нас в Темею, господин товарищ, разговаривают мало. Зато мы дело делаем.

Из задних рядов вышел человек. Он был высок и плечист; кирпичного цвета лицо, мрачный взгляд, не сулящий мне ничего хорошего. Что и говорить, фигура колоритная.

— Собственно, зачем вы сюда пожаловали? — спросил он, глядя мне прямо в глаза. — Думаете, вам удастся нас обмануть? Мы ведь отлично знаем все ваши коммунистические прожекты. Вы собираетесь отнять у нас землю и отдать ее всяким голодранцам. Собираетесь забрать у нас дома. И тоже отдать другим. Мы все это знаем…

Еще кто-то с угрозой возвысил голос:

— Седлайте лошадей и убирайтесь отсюда… С нас хватит! Мы на тебя уже посмотрели, господин товарищ из Бухареста. Посмотрели и оценили. Мы уже знаем, какая тебе цена. Грош тебе цена, господин товарищ. Лично я бы ни одной леи за тебя не дал…

В толпе заржали от удовольствия. Я услышал и женский смех. Пока мы стояли во дворе примарии, явились и жены богатеев — они ведь тоже получили право голоса по новому закону. Тот, кто сказал, что не даст за меня ни одной леи, продолжал:

— Твоего помощника мы тоже знаем. Знакомая личность. Этот голодранец работал у нас, как и все его односельчане. Слышь, как тебя зовут, парень?

— А разве вы уже забыли, дядя Кристаке?

— Забыл. У меня было много слуг, всех не упомнишь…

Атмосфера накалялась. Непоправимого еще не произошло. Однако я не успел еще ничего толком сказать, а они уже лезли на рожон, подбадривая друг друга. Я все стоял в оцепенении, а у них уже дело дошло до брани. Надо признать, ругаться они умели. Такую отборную брань мне редко доводилось слышать. Но одной руганью дело не ограничилось. Какой-то человек в первом ряду, темноликий, юркий, с редкой смоляной бородой, вдруг вытащил из-за голенища длинный нож. Он поднес его к губам, так что издали могло показаться, будто это блестящая свистулька. Подув на лезвие, как это делают босяки, проверяющие, хорошо ли оно отточено, он обратился к примарю:

— Послушай, Иким… Как думаешь, не пора ли снять с него портки и подштанники и маленько поцарапать его ножичком? А потом пусть себе идет на все четыре стороны!

Послышался смех, крики:

— У него нет подштанников!.. У господина товарища наверняка нет подштанников!

— Коммунисты — голодранцы! Нету у них ни подштанников, ни рубашек. Потому-то они и хотят поделить чужое добро…

— А все-таки… — продолжал темноликий, играя ножиком, — портки на нем имеются… Не снять ли с него портки? Не освежевать ли его, как овцу? Шкуру оставим себе, а все остальное отдадим вот этому голодранцу из Блажини, пусть отвезет домой… У них, в Блажини, все равно нет мяса.

— Не больно много им достанется. Господин кандидат тощий. Кожа да кости.

Пока толпа бесилась, я подался ближе к крыльцу примарии и стал медленно подниматься по его ступенькам. Но я все время оставался лицом к толпе. Дойдя до верхней ступеньки, я сорвал с себя шапку и с яростью кинул ее на пол. Раздался удар, похожий на выстрел. (Я научился этому еще мальчишкой. В детстве мы часто забавлялись этой игрой и даже заключали пари — кто бросит свою кушму сильнее.)

Итак, моя шапка хлопнула, и местные богатеи сразу замолкли от неожиданности. Произошло именно то, на что я рассчитывал: не понимая, зачем я бросил шапку, толпа оцепенела в замешательстве. Теперь нужно было действовать быстро, не дав им опомниться. Я поднял руку и громко обругал толпу. После первого ругательства я пришел в ярость и начал ругать их всеми известными мне бранными словами, мысленно благодаря бога за то, что мне довелось их услышать на своем веку немало. Я лихорадочно вспоминал забытые ругательства, самые грубые, самые невероятные бранные слова не только на румынском, но и на венгерском, турецком, цыганском, итальянском и даже на арабском языках. Я ругался с такой яростью, что уже не мог остановиться. Я задыхался от ненависти, от досады, от собственного хрипа, но все же продолжал выкрикивать бранные слова.

Вначале кто-то из толпы пытался меня перебить, остановить. Но, пораженные моей яростью, они все окаменели. А потом вдруг оказалось, что в толпе есть люди, которым это даже нравится. Я услышал возгласы:

— Не перебивайте! Дайте ему высказаться! Ругаться он умеет! Молодчина!

И тут толпа окончательно умолкла. Богатеи из Темею слушали мою ругань в почтительном молчании. И я понял, что инстинктивно сделал верный ход. Это было именно то, что нужно. Только таким путем мне удалось внушить к себе некоторое почтение. Исчерпав все возможные комбинации бранных слов, я стал кричать приблизительно так:

— Хотите меня убить? Не стесняйтесь — убивайте! Убейте меня сразу же, не сходя с места. Если у вас хватит смелости — убивайте! Но вам придется за это ответить. Без ответа дело не обойдется!

Я даже спустился с крыльца и подошел почти вплотную к толпе с тем же криком:

— Ну что? Что же вы приуныли, собачьи дети! Убивайте меня!

Толпа подалась назад. На это я и рассчитывал. И продолжал издевательским тоном:.

— Ага! Смелости не хватает? Ну, что же вы молчите? Давайте! Приступайте к делу! Бейте меня! Эй ты, с ножом — ты чего молчишь? Давай — режь, бей! Сукин ты сын! Все вы сукины сыны! Все вы бандюги и подлецы! Все вы волки! Но вы еще и ослы к тому же!..

Я перевел дыхание. Кто-то взял меня за руку. Я резко оттолкнул его. И тут же услышал испуганный голос: