Захария Станку - Ветер и дождь

— Бедный Мардаре!

— Несчастный примарь!

— Несчастная его вдова!

— Вдова — это бы еще ничего. А вот ребятишки… У нее ведь целая орава голодных ртов… И все хотят есть… Кто теперь станет их кормить?

— Вот злая судьба!

— Скажите лучше: вот до чего доводит политика!

Я тоже посмотрел на покойного, но не обнаружил никаких признаков насилия. По-видимому, убийцы и в самом деле бросили его в болото живым. Крестьяне, собравшиеся во дворе примарии, вероятно, тоже это поняли. Раздались проклятия по адресу убийц. Кто-то крестился и шептал:

— Господи, помилуй! Прости, господи! Господи, спаси и помилуй!..

Вдруг все головы повернулись к открытым воротам. Я тоже посмотрел туда, куда смотрели все. Во двор входила маленькая сухонькая женщина с двумя младенцами на руках — по-видимому, это были близнецы. Женщина шла очень медленно — мешала ей не только ее ноша, но и то, что за ее юбки цеплялось еще несколько детишек постарше. Их было пятеро. Они окружали мать, как птенцы наседку…

Женщина с младенцами на руках медленно подошла к столу, на котором лежал убитый. В толпе воцарилось напряженное молчание. Слышны были только слабые вздохи. Остановившись у стола, женщина с младенцами на руках пристально взглянула в лицо убитого, все еще густо облепленное липкой болотной грязью. И по тому, как изменилось вдруг выражение ее лица, я понял: она узнала его. В первое мгновение она еще сомневалась, но теперь у нее уже не осталось никаких надежд, да, это он, ее муж, точнее — это был ее муж, отец семерых детей. Она продолжала пристально вглядываться в мертвое лицо. Потом посмотрела на руки убитого. Да, да, это его руки. Это руки Мардаре… Это тело Мардаре… Испуганные дети прильнули к ней. Почувствовав их прикосновение, она как будто очнулась от тяжелого оцепенения. И закричала… Это был короткий и страшный крик. Как будто ее внезапно полоснули ножом. И потом запричитала:

— Мардаре! Мардаре! Они убили тебя! Что ж мне теперь делать? Ты оставил нас, Мардаре! Кто будет растить ребятишек, Мардаре?

Люди вокруг молчали. Их было много, тут собралось все село, и все молчали. Какая-то женщина всхлипнула, но, словно испугавшись, что она помешает горю вдовы, замолчала. Нотариус вынул платок и приложил его ко рту. Словно он тоже боялся, что не выдержит и нарушит молчание. Только вдова убитого продолжала причитать:

— Тебя убили, Мардаре! Что ж мне теперь делать с детьми! Кто будет растить их, Мардаре?

Мне очень хотелось сказать что-нибудь в утешение. Но я понял, что вдову не утешат мои слова. Что бы я ни говорил, ей от этого не станет легче. И я тоже молчал, как все. Потом я потихоньку отошел от толпы и направился в примарию. Нотариус последовал за мной. Я попросил его немедленно позвонить в Телиу и вызвать следователя.

Нотариус вытер мокрые глаза и спрятал платок. Он как будто все еще не пришел в себя, и я должен был повторить:

— Вызовите по телефону уездный комитет партии. Немедленно позвоните в Телиу и вызовите уездный комитет.

— А не префектуру? Может, лучше вызвать префектуру? Обычно я вызываю префектуру.

— Нет. Теперь нам нужна партия, а не префектура. Вызовите товарища Лику Ороша.

Когда его соединили, я взял трубку и сообщил Орошу о случившемся. Я сказал ему также, что решил отправиться отсюда в Темею. По-моему, сейчас самое время ехать в Темею и показать врагам, что они нас не запугали.

Закончив разговор с Орошем, я выглянул в окно. Толпа не расходилась. Народу стало даже еще больше. Кто-то открыл дверь, и я услышал голоса. Говорили люди, окружавшие стол, на котором лежал Мардаре. Я услышал и голоса старух, пытавшихся успокоить его вдову:

— Не убивайся, дочка… Такова, значит, его судьба…

— Да, да, что человеку на роду написано, того не миновать…

— Нет! Не судьба, а враги! Его убили враги. Возьми их чума!

Мужчины делали различные предположения:

— Кто же его убил? Неужели…

— Он, конечно…

— А кто же еще, по-вашему…

Имя предполагаемого убийцы произносилось шепотом. Желая получше расслышать, что говорят крестьяне, я вышел во двор. Но ничего нового не узнал. Снова, как только дело дошло до имени предполагаемого убийцы, говорящий понизил голос до заговорщического шепота. Вдруг я заметил, что по толпе прошло какое-то движение, все, как по команде, повернули головы и стали смотреть на улицу. И на всех лицах появилось какое-то растерянное, испуганное выражение. Что случилось? Что еще могло случиться после всего того, что уже произошло? Я сошел с крыльца примарии. Вслед за мной спустился во двор и нотариус. И мы увидели странное, фантастическое зрелище: по улице промчалась неоседланная лошадь с окровавленными ушами. Лошадь обезумела от боли и неслась вперед, ничего перед собой не видя… Раздались изумленные голоса:

— Лошадь Мардаре!

— Бандиты!

— Мардаре на ней отправился в Телиу…

— Вот она… ее поймали!

В самом деле, лошадь кому-то удалось поймать. Ее вел подросток в узких портках и цветной рубашке. Он привел ее во двор примарии. В глазах бедного животного застыл ужас. Лошадь дрожала, как в лихорадке. Снова раздались разгневанные голоса:

— Лошадь Мардаре!

— Злодеи! Посмотрите, что они с ней сделали!

— Можно еще понять, почему они убили Мардаре, нашего примаря. Он в марте прошлого года делил боярскую землю. Но почему они мстили коню? Чем виноват конь, бедняга? Зачем они отсекли ему уши?

— Зачем? Чтобы напугать нас!

Один мальчуган, державшийся за юбку вдовы Мардаре, подошел к лошади и стал гладить ее по ногам.

— Наша лошадка! — сквозь слезы причитал мальчик. — Это наша лошадка… Ей отрезали уши… Мама… Мамочка… Смотри — нашей лошадке отрезали уши…

Мне казалось, что расправа с лошадью произвела на крестьян даже большее впечатление, чем гибель Мардаре.

— Зачем они изуродовали лошадь?

— Звери!..

— За одно это их нужно было бы приговорить к смертной казни.

— Неужели вы думаете, что это…

— Ясное дело — они… Кто же еще, кроме них…

И я снова не расслышал имени. Произнося имена предполагаемых убийц, крестьяне снова понижали голос. Это был страх. Никто не смел произнести роковое имя вслух. Крестьяне боялись.

Пока я так стоял и прислушивался к разговорам, ко мне подошел маленький тщедушный человечек в огромном рваном тулупе. Он почтительно снял шапку — она тоже была рваной и словно с чужой головы — и сказал:

— Прошу прощения, товарищ. Пойдемте со мной в примарию, я хочу сделать одно сообщение… секретное… Прошу прощения…

— Хорошо, я готов вас выслушать…

Нотариус пошел вслед за нами. В комнату примарии мы вошли втроем: я, нотариус и Ванога. Нотариус сказал мне, что человека, желающего сделать секретное сообщение, зовут Ванога.