Лана Барсукова - Любовь анфас

– Вы прямо как Дон Корлеоне, – засмеялся Сергей.

– Такого не знаю. Но тебе скажу. Ты, Сергей, крепче моего Петьки. Его бы я в вытрезвитель не послал. Ему в жизни только в лужи наступать можно, это его предельная глубина погружения. А тебе можно в омут с головой. Ты выплывешь. Пора тебе на поверхность, Сергей.

– А в омут-то зачем было?

– Чтобы понятие было, где верх, где низ. Чтобы солнце ценил, а не цедил свое несчастье через тоненькую коктейльную трубочку всю жизнь.

– Да вы философ, – стандартно пошутил Сергей, чтобы скрыть смущение.

– Ага, мы, самогонщики, такие, – согласился на размен шутками Петр Ильич.

И вдруг обнял Серегу:

– Все, парень, вверх. Давай-давай.

На следующий день Сергей уволился из вытрезвителя и купил яркие летние шорты. Его путь лежал вверх, к солнцу, на остров, о котором говорил пьяный школьный географ.

Вот уже несколько лет Сергей жил на острове, где росли карамбола, пихатайя, маракуйя и еще множество трудно выговариваемых, но вкусных названий. Правда, произносить их было вкуснее, чем есть. Многие оказались довольно безвкусные и водянистые. Но все остальное из обещанного географом сбылось. Бухта была сказочной красоты. Сергей не мог привыкнуть к водяной лазури и песку, своей белизной похожему на снег. Выходил по утрам и сдерживался, чтобы не закричать от переполнявшего восторга.

Техническое образование пришлось весьма кстати. Он быстро освоил акваланг и даже носился с идеями его усовершенствования. Но главной его страстью стала фототехника. Подводная съемка оказалась смесью науки и искусства, что означало для Сергея и работу, и хобби. Он вылезал из воды, только когда счетчик разрешенных для погружения часов был на пределе.

Постепенно шахта, суд, тортик Светы, хрупкость Милочки, партийный аппарат, вытрезвитель, свадьба, развод, лисий чай – все черепки прежней жизни превратились в стеклышки, из которых, как в калейдоскопе, складывались его воспоминания. И, как в калейдоскопе, они не ранили, не позволяли прикоснуться к себе, их можно было лишь созерцать, перетряхивать и рассматривать заново. Сергей нырял, зарабатывал деньги, отсылал их матери и дочери и старался как можно реже смотреть в этот калейдоскоп. О будущем он старался не думать. На острове это было легко. Тут вообще была тирания настоящего. Большинство здешних приезжих сбежали от прошлого и боялись заглянуть в будущее. Серега ни у кого ничего не спрашивал, но все обо всех знал.

Здесь его окрестили Серым. От солнца у него выгорели волосы и брови, вроде как посерели. Хотя он думал, что не в этом дело. Здесь все молодились, придумывали клички, будто играли в больших детей. Серый не обижался. Он понимал, что многие так зализывают и заигрывают свои раны.

Взять ту же Вику, с которой Серый сошелся на какое-то время. Подранок, теплый человечек, щедрый и благодарный. Такую бы полюбить! Это было бы справедливо и правильно по неким высшим меркам. Но не вышло. Не завелась внутри машина. Расстались как-то само собой. Как, собственно, и сошлись. Без слов, по наитию.

Еще утром он не думал, что это была их последняя ночь, и она, проснувшись, не думала об этом. Но прошел день, пришел вечер, и ноги понесли его в свое бунгало. На следующее утро он боялся встретить Вику, где-то внутри саднило. Что он ей скажет? Но не пришлось подбирать слова. Умница Вика просигналила улыбкой, что все хорошо. У него как камень с души упал. Вика твердо стояла на ногах, в ней чувствовался стержень, и Серый долго любовался ею, оглянувшись ей вслед. Как бы он хотел полюбить такую девушку!

А полюбил другую… Леся, имя какое-то собачье, под стать ему, Серому. Подруга Вики с большой земли, жесткая и наивная, с яростным счетом к жизни, бескомпромиссная и беспомощная, перфекционистка и неудачница. Серый почувствовал с первой встречи, что машина внутри него заводится, урчит и требует простора, скорости, воли. Что сейчас рванет на полной скорости в любовь, в непонятность, в будущее. А этого Серый себе не позволял, категорически не дозволял во избежание новой жизненной аварии. Поэтому он испуганно отшил Лесю. Грубо вышло, но чего уж теперь.

Но машина толкала его вперед. Он томился без ее занозистых вопросов, без дерзости, под которой прячется такая слабость, что хочется взять ее, положить себе за пазуху и нянчить, как маленькую. Ну как таких в науку берут? Она же дурочка наивная. Борец за справедливость в отдельно взятом институте. Дуреха, самая лучшая! Даже пить не умеет…

И Сергей забрал Лесю к себе в бунгало. Он делал вид, что, как и раньше, живет одним днем. Но теперь в нем поселились часы, которые царапали его своими стрелками, протыкали отсечками времени и непрерывно тикали, тикали, тикали. Даже не тикали, а громыхали, как паровые молоты. У Леси подходил к концу отпуск. Он знал это и считал дни, которые остаются до взрыва. Ходил, как будто носил в себе бомбу с часовым механизмом.

В последнюю ночь Сергей тихонько вытащил руку из-под Лесиной головы, на цыпочках вышел на улицу и лег на песок у моря. Макушка пальмы, совсем как когда-то лыжная палка на Петькином балконе, уперлась в Полярную звезду. И, как по цепочке, события отмотались назад. Как он тогда был слаб, как его размазала история с судом и с разводом, как было больно и одиноко! И как страшно, что это может повториться!..

Сергей был пуган неравным браком. Тогда сошлись дочь партийного босса и сын шахтера. И что из этого вышло? Теперь он хочет повторить эксперимент? Соединить ученую дамочку с аквалангистом? Увезти ее на шахту? Показать похороны шахтеров? Или въехать в ее квартирку и пойти на биржу труда? Кому он нужен там, на этой большой и холодной земле? Только Лесе. И насколько ее хватит? Ответов не было. Точнее, они были, но неприятные. От этих ответов не хотелось жить.

Он отпустил Лесю. Стоял и смотрел, как она убегает, как вздрагивают ее плечи от слез. Она уехала, а он остался. Часы внутри сломались, машина заглохла, он чувствовал себя складом сломанных надежд. Но лучше склад, чем груда искореженного и дымящегося металла, остающегося после аварии.

Сергей жил под водой и отбывал срок на суше. Океан был милостив к нему, там не было Лесиных следов, ничто не напоминало о ней. Он бы предпочел стать человеком-амфибией, но оставался простым аквалангистом.

На суше у Сергея дел особо не было. Только одно, но важное. Он собирал плоды потверже, сушил их, прокалывал, нанизывал на нитку. Перепробовал массу плодов и семян, сушил их на огне, на солнце, в духовке. Но они трескались, крошились, некоторые противно воняли после усушки. Сергей облазил весь остров в поисках подходящего материала, чтобы сделать для Олеси бусы. И обязательно рябинового цвета, как у Куприна, чтобы они сказали то, на что он не отважился. О любви, конечно.