Лана Барсукова - Любовь анфас

Ночь успокоила и утро подарило новую надежду: может, зря она все драматизирует? Ведь пришел. В целом все было неплохо. И когда пискнула эсэмэска, она начала читать с блаженной улыбкой. «Спасибо за встречу. Ты просто безупречна». А то? А кто думал иначе? Но потом буквы стали складываться в какую-то абракадабру: «Сегодня не смогу…» Читала несколько раз, смысл доходил как сквозь вату. Было чувство физического удара – под дых, когда трудно вздохнуть. Но заканчивалось вполне традиционно: «…завтра».

Она ждала. А что еще оставалось? До конца верила в непреодолимые обстоятельства. Светило солнце, рука потянулась к телефону. Было чувство легкого разрешения всех проблем: она позвонит, он обрадуется. Длинные гудки. Значит, сейчас перезвонит. Но очередное сообщение защипало в глазах солью обиды: «У нас сегодня христианский праздник, уехал за город, увидимся завтра». Все это торчало, как острые углы, он не стал обкладывать их ватой слов о том, как он сожалеет. Тон письма выдавал легкое раздражение: хлопотно с ней, свалилась на его голову. Удара не было, она потеряла чувствительность.

И все-таки она была кошкой. Не в том смысле, что была гибкой и любила, когда ее гладят, хотя и этого не отнять. Главное, что она всегда приземлялась на лапы. Это происходило помимо ее воли. Ну не разбивалась, и все тут.

Так и сейчас. Серая, несчастная, свергнутая с высот, она летела вниз. До земли оставалось совсем чуть-чуть. Сейчас – бумс! и будет удар. Вдребезги! Но кошка подняла голову. Вдруг захотелось накрасить ногти ярко, сочно. Пружина распрямилась. Глаза, губы – она привела себя в порядок и вышла на улицу. Все, кошка спасла хозяйку. Она знала эту походку, когда шаги пружинят, идешь, чуть подпрыгивая, и улыбаешься. В конце концов, город пахнет весной и не надо ни о чем жалеть. Может быть, его – чуть-чуть. Была у человека мечта, образ Ангела. А она – блямс! – и все разбила, не вписалась в придуманный образ. Тут даже извиниться не лишне. Но не надо. Просто забыть. К черту!

Когда мысли выпустили пар обиды, она поняла, что все было очевидно с самого начала. Акула, когда открывает пасть, закрывает глаза. Так и она. Нет, она не кусала, но, как и акула, была в предвкушении счастья: просто у той – гастрономическое счастье, а у нее – типа душевное. Хотя у счастья нет прилагательного.

Закрыла глаза. А когда открыла, поняла, что все лежало на поверхности. Пазл собрался. Кошка в ней презрительно фыркнула.

Ну сколько можно себя обманывать? Набор уважительных причин выглядит как винегрет: дети, родители, гости, традиции, праздники… Пора раскрыть глаза. Взять тот же квартирный вопрос. Когда блюстители гостиничной нравственности обозначили, что «гостю пора уходить», ей было неловко спросить, почему нельзя пойти к нему. Ну вдруг человек угол снимает или в общаге живет? Ни-ни. Оказывается, у него все с этим нормально – трехкомнатная, но к себе не позвал. Еще бы: он к ней в гостиницу как на нейтральную полосу пришел, а его хата – это суверенная территория, туда чужим нельзя. А она чужая и есть. Ангел – на то и ангел, чтобы по небу летать, а не раритетный линолеум протирать. Господи, ну и сволочь эта акула! Какую мину в эволюционную цепочку заложила! Это же как закрыть глаза надо было? Не закрыть, а зажмурить, сжать так, что звезды видно.

О ее приезде он знал заранее и «с нетерпением ждал встречи». И вот итог: первый день – извини, дорогая, родители приехали; день второй – я по-быстрому, мне домой надо; день третий – опять извини, традиции такие, гости, не вырваться; четвертый день – надоело извиняться, просто не могу, уехал за город. Как там? «Быстрее приземляйся»? Приземлилась. Во всех смыслах.

Нет, по приезде домой первым делом – в океанариум. Посмотреть в глаза этой акуле. Ну не сволочь, такие гены передавать?! Хорошо хоть, кошка на помощь пришла. Вот такая биология, понимаешь…

Она сходила с ума от непоняток. Что она сделала не так? Почему он больше не приходит, не звонит, не пишет? Почему, пока она была в Москве, он ей писал каждый день? Это были письма, наполненные любовью. Так ей казалось. И она отвечала тем же. Просто переливала себя в эти письма. Вдыхала его письма и выдыхала свои в ответ. Это был ее ритм дыхания. Если случались перебои с письмами, она перечитывала старые, иначе наступало удушье. Приехала, чтобы вдохнуть это «обожаю и люблю» в реальности.

И все. Ничего. Вообще. Один раз пришел, смял постель и ушел. Ежедневные СМС со словом «завтра». Каждый вечер она ждала следующего утра, ведь он обещал позвонить. Для нее слово, сказанное мужчиной, было железным, но это железо оказалось с ржавчиной: вместо звонка пришло мутное письмо про «переломный момент». Правда, оно было про болезнь отца. И это хоть что-то объясняло: ему сейчас не до нее. Но внутри было – не то… И еще: впервые не прозвучало «завтра». Ждать стало нечего.

Так она не бегала давно. Такси встало в пробке, и она выскочила, чтобы было побыстрее. Надо успеть помыть голову, надеть самое элегантное платье, маленькую нить жемчуга, не забыть любимые духи и найти его, пока он на работе. Срочно, потому что так больше нельзя. Она не ела четыре дня и почти не спала, может быть, поэтому реакция была такой бурной. Через нее шел ток нежности, а заземления не было, ток бил по жилам. Она должна увидеть его – и все. Без «зачем» и «почему». Увидеть, а там видно будет. Увидеть любой ценой! Даже если для этого надо будет ждать на ступенях его офиса всю ночь. Она не уйдет, не поговорив.

Что она хотела услышать от него? Конечно, что это все – чудовищное недоразумение, что просто все навалилось, что завтра все будет иначе. Но понимала, что не услышит. Пока ждала, в голове прокручивала варианты: совсем плохо с отцом? Не хочет дальнейших страданий от расставания? Да мало ли что еще…

Не было только одной версии: к нему вернулась жена, а с ней он просто «дружил». И все его письма – это обыкновенные позывные дружбы. Она смотрела на него, как на чудо света. Впрочем, он на нее так же. Искренне не понимал или делал вид. Вершиной было: «Какие у тебя ко мне претензии?» У него налаживаются отношения с женой, он очень этим дорожит. И, видимо, не он хозяин положения. Решать будет не он. Поэтому главное сейчас – не проштрафиться. Поздно вернуться? Ни-ни.

Он встретил в аэропорту – по-дружески. Потом сообразил, что в постели теплее, комфортнее дружить, чем на улице. А дальше как честный человек хотел сказать, что продолжения не будет, но как-то неловко стало. Проще было расстаться, назначив встречу на завтра. Он знал, что на эту встречу не придет. Каждый раз, говоря «завтра», он знал, что вместо встречи будет новое послание с описанием непреодолимых обстоятельств. Ей становилось легче с каждым его словом. Боль уходила, подступала брезгливость.