Катя Райт - Отторжение

Вечером, после футбольного матча, когда освещение погасили, а зрители разошлись, прокрадываюсь на поле. Тайком, как вор, как призрак, способный передвигаться только в темноте. Хотя иногда мне кажется, что, если выйду на поле в разгар матча, все продолжится без поправок, остановок и изменений, — меня никто не заметит.

Вечерний ветер приносит прохладу. Иду в кроссовках по утоптанной после игры траве, по вывернутым кускам земли. Поле еще гудит под ногами, и гул этот передается мне. Проходит от ступней, по икрам, выше, останавливается, чтобы пощипать и сдавить в районе живота, потом в области солнечного сплетения и мурашками разбегается по рукам. Ложусь посередине поля, чтобы почувствовать холодную землю, собрать впитавшийся в траву пот. Лежу, раскинув руки, глядя в темное небо, закрываю глаза. Чувствую напряжение земли, которое еще не успело сойти на нет. Слышу крики защитников, вопящий, срывающийся на хрип, голос тренера. По спине пробирается холод. Представляю, как бегу по полю, чувствую шершавую поверхность мяча с частичками земли и пота. Ловишь его — будто ловишь маленькую планету и несешься с ней к краю галактики. Ветер усиливается, на лицо мне падают две крупные капли. Зажмуриваюсь, морщусь. Начинается дождь. Лежу под ним, как будто мертвец в могиле, трава приятно щекочет пальцы и шею. Гул земли утихает, поле остывает. Снова слышу в своей голове крики тренера. Теперь он доволен, радуется, но у него все равно выходит сурово и грозно. А потом его похлопывание по плечу и соприкосновение ладонями с другими парнями из команды, и возвращение в раздевалку, и снова холод пропитанной потом травы. Не моим потом. Черт, мне нравилось играть. И у меня отлично выходило. Меня ставили в пример, на меня равнялись. Хорошо, что идет дождь, и можно убедить себя, что это не слезы текут по щекам. Капли бьют по лицу. Встаю, обхожу поле вокруг три раза, медленно. Когда-то оно было и моим тоже.

Домой возвращаюсь, потряхиваемый мелкой дрожью. Смахиваю капли с волос и хочу сразу прошмыгнуть в ванную, но меня, как бейсбольный мяч в перчатку, ловит папа.

— Ты где был? — он вырастает передо мной и говорит холодно, так что моя влажная одежда почти покрывается корочкой льда.

Просто в его голосе, как обычно, столько разочарования, столько горечи, как будто он осколки своих разбитых надежд пережевывает, когда говорит со мной.

— Да так, — пожимаю плечами, стараясь не встречаться взглядами с отцом, — гулял.

Он только головой мотает, как бы не зная, что со мной делать, как исправить то, что во мне сломано, и сделать из меня нормального человека.

— Господи, Шон! — Из кухни появляется мама. — Да ты весь вымок! Простудишься! Давай скорее в ванную, а потом ужинать!

Киваю и угукаю себе под нос. Знаю, они уже поужинали без меня. И даже не потому, что их сын задержался на стадионе допоздна — просто без меня приятнее.

На следующий день чувствую себя разбитым и простуженным. Отличный повод отмазаться от школы и снова пойти к Грейсонам. Сегодня четвертый раз. Четвертый мой визит к Питеру. Прогуливать уроки, чтобы приходить к нему, не слишком умный ход, но черт с ним. Но работу прогуливать нельзя. Хоть там тоже со мной особенно никто не общается, это деньги. Отец, как раньше, дает мне на карманные расходы. Вернее, теперь не дает, а просто кладет деньги на комод. Забираю, но никогда не трачу. Ни цента не потратил за год из родительских денег. Они все копятся у меня в шкафу, в коробке от кроссовок. Беру их, чтобы не вызывать подозрений, чтобы не расстраивать маму, и чтобы у них не появилось желание снова таскать меня к психологу, где мне придется говорить и что-то постоянно объяснять.

— Привет, — говорю хрипло, когда Питер открывает мне.

Он впускает меня, мы пьем колу, болтаем. В основном, он спрашивает, как дела у Риты. Отвечаю, что вообще-то дела у нее паршиво, что ее достали. На самом деле, по школе уже несколько дней гуляет отвратная картинка, на которой лицо Риты обезображено так же, как у ее брата. Когда увидел, захотелось вмазать остроумному придумщику. Даже всерьез подумал, интересно, если наброшусь сейчас на кого-нибудь, меня начнут бить, или так же продолжат делать вид, что ничего не происходит. Но понятное дело, где же взять зачинщика. Никто не признается — все только хихикают мерзко, как обдолбанные гиены, и кидают фотку с телефона на телефон. Вижу ее на экране мобильника Курта Краузе, он сидит передо мной, его плечи нервно дергаются от смеха. Рита знает, над чем смеется Краузе. Как только что-то такое появляется в информационном пространстве школы, ей сразу же докладывает Памела, единственная теперь ее подруга. Но такая ли уж необходимая в ситуации Риты? Зачем, не понимаю, рассказывать о новых злорадствах тому, кому явно лучше было бы о них не знать? А уж сколько уродливых карикатур мы все тут увидели на Питера — не сосчитать.

— Эй, — окликаю раздавленную Риту, которая из красавицы быстро превратилась в неприметную серую бабочку, только и мечтающую слиться со стеной. — Не обращай внимания.

Она поворачивается, смотрит так, что понимаю — она меня увидела. Потом фыркает что-то себе под нос и отворачивается.

— Да серьезно, — продолжаю вполголоса. — Забей! Они быстрее забудут, если ты не будешь реагировать так остро…

— Ты-то все об этом знаешь, да! — огрызается она.

Кое-что знаю, думаю, но вслух ничего не говорю.

Рассказываю Питеру про все это, и он расстраивается. Старается не показывать, но понятно же. Еще он старается все время сидеть и вообще держаться так, чтобы видно было только левую часть его лица. Как ему это удается — просто отпад! Как ни стараюсь, не могу заглянуть на другую сторону.

— Слушай, скажи честно, — снова заводит он свою пластинку, — зачем ты ко мне приходишь?

— Сто раз говорил.

— Не сто.

— Надо сто сказать? Хочу с тобой дружить…

— Это чушь, Шон, — он качает головой. — И ты сам понимаешь. К тому же, если хочешь дружить, так скажи правду.

— Какую правду?

— Ты гей, да?

— Что?? — аж подпрыгиваю и даже не знаю, смеяться от такого предположения или обидеться.

Ведь откровенно, не сказать, что Питер прямо такой, на которого западают парни, ну, учитывая его ожог. — С чего ты взял?

— Ну а что? Если так, то скажи прямо. Ты же понимаешь, я не тот, кто будет тебя упрекать…

— Да ты с ума съехал что ли! Что за фигня вообще!

— Ладно, — Питер соглашается.

Вот ведь придумал, тоже мне! Блин, совсем уже мир тронулся с орбиты, если даже дружбу нельзя предложить своему ровеснику.

— И все-таки, — настаивает он.

— И все-таки, — передергиваю, — мне просто нравится с тобой общаться. И вот да, увидел тебя в больнице и сразу понял это. Мы с тобой похожи…