Валерий Лаврусь - Очень Крайний Север

Лагерь — он и есть лагерь, хоть пионерский, хоть исправительной колонии: два барака, разделённые на десяток комнат с отдельными входами. В комнатах двадцать двухъярусных кроватей с казёнными матрасами, одеялами и подушками. Окна затянуты полиэтиленовой плёнкой. Под подоконниками — непонятные холодные батареи. В каждой комнате селили по две учебные группы — с делением на мальчиков и девочек. С трёх факультетов — третьего, пятого и шестого (в авиационных институтах факультеты номерные) — набралось около пяти сотен, приблизительно поровну девчонок и мальчишек. Юркин, пятый радиотехнический, — смешанный, девушек — примерно четверть; третий — факультет эксплуатации летательных аппаратов — мужская епархия; а шестой — факультет прикладной математики и автоматизированных систем управления — был «женским монастырём».

Странное дело: математика и автоматизация не являются традиционно женскими занятиями, но в авиационном так сложилось, что изначально мужской шестой факультет, каким он являлся при Юркином среднем брате, превратился в «девчачье царство» буквально за пять-семь лет. Парадокс! И мальчики на этом факультете стали большой редкостью, и были они, мягко говоря, странные. Нет-нет, с ориентацией у них всё нормально («никакой»). Но были они созданиями тепличными, и на «картошку» их, от греха, никто не посылал.

Такой прибыл рабочий коллектив. Следует упомянуть бригадиров (студентов четвёртого курса, проверенных бойцов стройотрядов) и администрацию — офицеров военной кафедры.

День начинался в 6:30. Продрав глаза, абитура брела к умывальникам с ледяной водой и к деревянным туалетам на десять очков (или «очок»? ). В качестве туалетной бумаги по традиции тех времён использовались газеты. С одной стороны, газеты были органами КПСС, ВЛКСМ, ВЦСПС (органами руководящих в стране организаций), с другой — их нещадно использовали в качестве обёрточной и подстилочной бумаги. Что ещё страшнее — о ужас! — в качестве подтирочного материала (страшно, конечно, для здоровья подрастающего поколения).

Посещение отхожего места было коллективным. Народ молодой, задорный — даже там развлекался как мог. Например, вырывали анонсы и заголовки статей и развешивали на стены. Казалось бы, совершенно бессмысленное занятие, но в нём проявлялся смысл, если к подписи представить некую картинку, например… э-э-э-э… например половой акт между мужчинами. А что?! Сегодня в цивилизованных европейских странах это считается обычным делом. Или вы думаете по-другому? Нет? Ну то-то же!

И тогда заголовки типа: «Не снижаем производственного темпа!» или «Встреча с братскими коммунистическими партиями», или «Обычная жизнь рабочих капиталистических стран» — обретали новый, комичный смысл. Не смешно? Это вам сегодня не смешно, а тогда в Советском Союзе был такой накал гомофобии, что все ржали как ненормальные. Конечно (как мы теперь знаем) — это КГБ всех заставляло…

В 7:00 — ежедневное утреннее построение: абитуру погруппно строили на плацу между бараками. Начальник лагеря — полковник — принимал доклады бригадиров об общем состоянии трудового коллектива: столько-то человек в наличии, столько-то здоровых, столько-то больных. Получали разнарядку на день. Десять минут на совещание и… наконец — долгожданный завтрак.

Кормили однообразно: картошка, картошка… und картошка… Что собирали, то и ели. Нужно отдать должное: картошка была с мясом, но говядина — от старой коровы: с жёлтым жиром, с жилами, жёсткая, как раз для молодых зубов. Врали, что падаль, но врать-то у нас всегда были горазды. К картошке с мясом давали деревенский белый хлеб — свежий и вкусный. На третье — вечный чай из больших алюминиевых чайников. Про чай врали, что с бромом. А как же? Всем же понятно, как-то надо бороться с молодой гиперсексуальностью. Только ни хрена не помогал этот бром! Даже если его сыпали…

После завтрака — снова построение, и колонной по четыре к месту работы. Пока шли, балагурили и выпендривались, распуская перед девчонками хвосты. Было весело и задорно. До полей, а располагались они километрах в двух-трёх от лагеря, топали минут тридцать-сорок. Поля огромные — по нескольку километров в длину и ширину; на них рядами через полметра тянулись грядки. Вначале, пока стояла сухая и тёплая погода, — бывают такие дни в первых числах сентября в средней полосе — картошку копали маципурами, полукомбайнами, которые таскали тракторами «Беларусь». Маципуры подрезали, переворачивали и перетряхивали грунт с кустами картошки, клубни оказывались на поверхности. А дальше… а дальше в бой вступала абитура. Кто на корточках, кто на коленях, кто кверху одним местом — шли вдоль бесконечной грядки и собирали картошку в вёдра. Вёдра опорожняли в мешки, их ставили кучками по пять-шесть через равные промежутки. Заполненные мешки собирали бригады грузчиков, которые разъезжали на бортовых ЗИЛах.

Грузчики были исключительно с третьего факультета. Их положение — свобода перемещения, возможность выехать в село, купить сигареты и карамельки — делало парней в некотором смысле элитой, эдаким «не совсем говном»… среди «полного». Они это чувствовали и борзели как могли. Когда мешки ставились слишком часто и не собирались в кучу, их могли запросто перевернуть. Приходилось вновь собирать картошку в мешки и стаскивать в большую кучу. Поэтому, если находили тару побольше, для гадов с третьего факультета готовились подарки: «смерть грузчикам» — мешки по семь-восемь вёдер. Месть — она сладка…

Монотонно с утра и до обеда абитура собирала картошку. В час дня всех вели в лагерь на обед. Опять кормили картошкой с мясом, поили «чаем с бромом», а в половине третьего — снова в поле, пока не начинало темнеть. К заходу народ приводили в лагерь на вечернее построение. Бригадиры докладывали: сколько каждая группа собрала картошки, сколько вывезено; там же формировали задание на завтра.

И — ужин! После ужина — дискотека! Каждый день! Обязательно! Разминка для позвоночников. А никто и не сопротивлялся, тем более акустика была приличная — всё же в лагере жили студенты (будущие студенты) радиотехнического факультета, а они всегда трепетно относились к качеству звучания магнитофонных записей. Мальчишки и девчонки резвились на плацу под ритмы «Бони М», «Арабесок», «Эрапшен». И, конечно, танцевали медляки.

У Юрки в колхозе была девушка. Так, ничего особенного… Они даже толком не целовались — не умели. Танцевали, вместе ходили на работу, иногда, где-нибудь в более тёмном месте, немножко обжимались — Юрка первый раз в сознательной жизни потрогал женскую грудь, и… — ну и всё! Суровые стояли времена. Хотя некоторые девушки и юноши развлекались по полной. Но то были парни с третьего и девушки с шестого, а детям с пятого оставалось только завидовать более смелым сверстникам. Эх, кабы курсе на третьем… Но авиационный возил только абитуру!