Елена Четвертушкина - Нетленка

А века через два выяснилось и кое-что похуже. Оказалось, тарки, обременённые долгом не только хранить, но и приумножать знания, с ужасом наблюдая за стремительной деградацией некогда великого народа, и категорически отказавшись с этим мириться, предприняли акцию беспрецедентную как по дерзости, так и по размаху.

С 16-ого века тарки стали посылать свою талантливую молодёжь в стремительно умнеющую христианскую заграницу.

Вот в разговоре о таркской молодежи придётся коснуться одного весьма деликатного предмета. Для европейского уха слово «монастырь» звучит однозначно, и напрямую связано с религией. Но тут как раз дело в трудностях перевода: соответствующий суонийский иероглиф переводится в Юне как «монастырь», в Зодеате — «твердыня, крепость, клан», а в Компанелле — «братство, сообщество, орден, клуб».

В любом случае, тарки были чисто мужским братством и сообществом.

Но, как известно, танки не доятся , а мужчины не умеют рожать. И понятно, что вскоре после ухода своего в метеоры тарки столкнулись с проблемой самовоспроизведения.

…По официальной, имеющей хождение в народе версии, тарки крали детей. Однако при ближайшем рассмотрении версия оказалась всего лишь уступкой общественному мнению. Суть же заключалась в том, что таркские метеоры назывались монастырями только в переводе на некоторые европейские языки — обета безбрачия тарки не давали. Это с одной стороны. С другой же, высокая смертность среди мужского населения Суони обрекала на раннее вдовство множество здоровых молодых женщин.

А ещё географическая отрезанность от себе подобных вынуждала жителей деревень заключать близкородственные браки, что, конечно же, тоже ни к чему хорошему привести не могло

Но отсутствие внятного брачного обряда вовсе не означало половой распущенности. Никакая глобальная идея об улучшение генофонда не отменяла для тарков ни социальной, ни романтической составляющей любви — преданности, верности, чистой радости и чистой печали… Прекрасно знали тарки всё и об ответственности за семью, и о высшей, непостижимой умом уникальности выбора: ты, кость от кости моей, и плоть от плоти моей… И о потере любимой, и о безответной любви они знали всё. В доказательство могу привести одно таркское хокку:

Единственное, что тарки не могли жить с семьей. Они, как мореходы-китобои, или промысловики-лесовики, бывали в семье изредка и не подолгу. И ещё всегда стремились забрать в метеор сына. Но матери редко возражали: по суонийским меркам, этого ребенка ждало неплохое будущее. Таркские практики — учёба, тренировки, — вряд ли можно было назвать лёгкой жизнью, но ни голодная, ни холодная смерть мальчишкам уже не грозила.

До 17 лет тарк постигал азы. Это был практически весь диапазон точных и гуманитарных наук, плюс изящные искусства, плюс физическая подготовка. В 18, как правило, следовало Посвящение — дедикация, и тарк становился тарком в полном смысле этого слова. Тех, кто проявлял особые склонности или таланты, отправляли инкогнито заграницу, учиться дальше. Некоторые потом возвращались — работать в монастырских библиотеках и лабораториях, учить братьев. Профессия педагога у тарков вообще почиталась выше всех остальных. Другие «зарубежники», сохраняя в глубокой тайне связь с родиной, оставались на чужбине: принимали блестящие предложения, получали ученые степени, публиковали статьи и книги, работали в престижных фирмах, и помогали следующему поколению обосноваться за рубежом. Таркскому братству не страшны были никакие расстояния. Этическая база всей этой таинственности была безупречна: тарки не шпионили, не пытались, попав на соответствующие места, лоббировать суонийские интересы, не крали чужих секретов и не выдавали чужих тайн. Более того, для тарка за рубежом существовал жесткий запрет на военные боевые специальности. Можно было отслужить в армии, если уж так неудачно сложится, — но и всё.

…Конечно, они тосковали по сиреневому туману бездонных ущелий, аквамариновым росам на альпийских лугах, кружеву инея на гранитных кручах — всему, что видно из узкого окошка монастырской кельи; по неспешным беседам и яростным спорам с братьями, острому запаху высокогорного фирна и чувству абсолютной полноты жизни на смертельно опасных тренировках… Но из Суони шли приказы делать, что должен, и ждать.

Благодаря такой вот остроумной системе подвергнутые остракизму высоколобые умудрились не позже остального человечества познакомиться (и внести свой вклад) с достижениями философии, математики, физики, а позже — и электроники. Суони ещё жгла лучину, и вершиной инженерной мысли полагала водяную мельницу, а высокогорные твердыни уже перемигивались электрическими сигналами, и ставили опыты по изучению радиоволн.

А когда в Стране грянули долгожданные перемены, когда она действительно заявила о своем желании возродиться и занять подобающее место в мире, для многих европейских организаций наступил день траура: повинуясь долгожданному зову, покидали тихие университетские городки, образцовые лаборатории и кипучие редакции сотни опытнейших инженеров, врачей, ученых, конструкторов и журналистов. Тарки знали, чего ждут и к чему готовятся — они возвращались, чтобы отдать Стране и народу всё, накопленное за тёмное время.

Теперь, конечно, нет такой уж дикой интеллектуальной диспропорции между тарками и прочим суонийским населением. Университет наш открылся ещё 25 лет назад, и благодаря тем же таркам быстро стал одним из самых престижных в мире. И учиться там может кто угодно, только иностранцы — за деньги, а свои — за так. И профессора-странники уже не анекдот, а самая настоящая реальность. Хотя некоторые профессиональные склонности всё же продолжают существовать: например, тарк-дальнобойщик — это, конечно, экзотика. Разве что движут им некие личные интересы: пишет книгу, набирает материал для диссертации по психологии, или просто хочет подальше от добрых приятелей пережить глубокий творческий кризис.

Я и тарков-электромонтеров встречала, чего уж там…

На сегодняшний день суонийскую систему каст — ну, или сословий, — деление на тарков и странников вовсе не исчерпывало. Теперь население наше, и постоянное и сменное, включало гораздо большее количество категорий. Тарки, странники — все они были этнические суонийцы, с ними всё понятно. Но имелись ещё и приезжие, причем самые разные: зарубежные полутарки — дети и внуки тех, кто так и не вернулся; старожилы — такие, как мы с Джой, Фрэнк, Вест, Саймак и прочие — могикане иммиграции, прожившие с этой страной почти всю её сознательную жизнь как государства; и чечако , присоединившиеся к нам позже: чья-то — двоюродного плетня забор — родня, молодая и тоскующая по настоящей жизни; или скучающие отпускники, заглянувшие по путевке подивиться на чудной мир, да так и застрявшие, обнаружив вдруг полную невозможность расстаться с нашими неприветливыми реалиями, где почти каждый час может оказаться последним, и ты всегда кому-то необходим.