Сергей Виноградов - Дорога в бесконечность

И посмотрелась в лужу. Но никакой розы не было… На тонкой ветке торчала чья-то маленькая, словно подстриженная, как у солдат, головка…

— Странно? — подумала роза. — А может я и не роза вовсе?

— Роза! — утвердительно прошелестел где-то вверху шиповник.

— Но ведь все говорили, что я так прекрасна!

— А ты сама видела?

— Нет — вздохнула роза…

— Зато была так влюблена!

— В кого?

— В себя! — ответил шиповник. А потому и не видела ничего вокруг.

— А что же там было? — горько воскликнула роза.

— Жизнь! — прогремел где-то совсем высоко могучий дуб. — И любовь!…

Зайцев загрустил.

— Что с тобой? — спрашивают сослуживцы…

— Ностальгия! — отвечает Зайцев.

— А что это — ностальгия?

— Да разве вы поймёте! — вздохнул Зайцев. И снова загрустил. А грусть, как известно, только обостряет воспоминания…

…Как-то раз Зайцева отправили в командировку. На овощную базу. За капустой. Поехал Зайцев и заблудился. Город большой, а база — одна. Долго плутал и оказался у Зоопарка. Вот где смеху-то было!

Волк, ну, точь в точь, как начальник Зайцева — в клетке! Ему и язык показать можно и нахамить даже! И ничего! Лиса — тоже в клетке! Красота. И бежать от неё никуда не надо…

Ходил Зайцев между клеток и жизни радовался Ещё бы! Всё вышестоящее начальство — за решёткой!

И вдруг видит Зайцев — заяц в клетке. Ну, вылитый он! И так ему за себя обидно стало, что решил он зайчишку этого выпустить. Улучил минутку, раз — и запор долой…

— Выходи, дружище…

— Ты дурак, что ли? — ответил заяц в клетке. — Закрой дверь, сквозит. Что я в твоём лесном хозяйстве не видел. Заботы одни. А здесь.. — мечтательно замолчал заопарковский узник…

— Но там же — свобода! — удивился Зайцев.

— А здесь… — опять мечтательно повторил заяц в клетке.

А что означало это «здесь» Зайцев понял сразу, как только увидел огромную кучу отборных капустных листьев…

На всём готовеньком живёт! И такая взяла Зайцева зависть. А тут ещё бегай — базу ищи. Достань, привези. Привезёшь — другим отдай…

— Нет! — сказал он сам себе. — Хватит, нашли ишака! И прямиком направился в дирекцию Зоопарка.

— Согласен в клетку — заявил он с порога.

— Не тебуются — ответили ему.

— Как? — возмутился Зайцев. — Кому-то можно, а я раз добровольно, значит нельзя?

— Штатной единицы нет! — ответили ему.

— А я подожду!

— Ждите — когда место освободится — ответили ему.

— Когда? — поинтересовался Зайцев.

Пожали плечами.

Пошёл выяснять сам.

— Ты с какого года? — спросил он зайца в клетке.

— А тебе зачем? — спросил тот.

— Надо! — отрезал Зайцев.

— И не надейся — успокаивающе сказал заяц в клетке. — Я этого места полжизни ждал. И ты подожди…

А как же база? — вдруг вспомнил Зайцев, но так не хотелось расставаться с мыслями о халявной жизни…

— Ты вот, что, заяц — уже на выходе из зоопарка крикнул своему сородичу совсем приунывший Зайцев — Если кто ещё придёт занимать очередь на твоё место, скажи им, что я первый…

Макаровна, старуха лет девяносто, жила одна-одинёшенька. Не было у неё никогда ни мужа, ни детей. Одна коза Манька, которую когда-то подарил ей бравый прапорщик, первый красавец на деревне Ванька Иванов, как раз перед империалистической войной. Ушёл на фронт и сгинул. А Макаровна, которую в девках Глашей звали, так и осталась одна со своей Манькой в избе на самом отшибе маленькой заброшенной деревни. Всё население давно разъехалось, а изба старухина всё стоит, поросшая мхом да лесом, уже тоже не молодым. На радость бабке приблудился как-то пёс лохматый, да так и остался за харчи бабкины избу сторожить. Кот взялся не весть откуда, чёрный как смоль, с огромными зелёными глазищами. Так и прижился. Только люди за годы прошлые совсем забыли дорогу в ту деревню, а по окрестным дачникам слух прошёл, что живёт у Чёртова лога самая настоящая баба Яга. Почитай, лет двадцать уже при редкой встрече так её все называют. Макаровна не обижается. Если нравятся людям сказки, то и быть по сему.

И так она привыкла к собственному одиночеству и имени, что и сама почти забыла, что и не Яга она вовсе. Жила себе не тужила — капусту солила, картофель растила, травы лесные целебные собирала. Хоть и годы были преклонные, но батюшка с матушкой здоровьем и долголетием не обделили. А про бога бабка и вовсе не вспоминала. Когда уж совсем скучно становилось, с чёртом здешним водилась. Но тот её своими визитами не баловал.

И всё же, как-то по осени, слышит — кусты трещат. Идёт кто-то. По звуку определила — человек идёт, не медведь. И до того Макаровна обрадовал душу живую увидеть, что бросила своё занятие — бочку, которую только-только собралась запаривать под разносолы разные. Схватила метлу и в дом — чистоту перед гостем навести. Надела свой совсем ещё новый дореволюционный платочек и к двери — гостя встречать.

А гость тот тут как тут. Лохматый пёс, отвыкший от чужаков, прямо ошалел на цепи. И не поймёшь то-ли тоже от радости, то ли по своей собачьей злости: ходят тут всякие!

А гость совсем молоденький. Ни дать, ни взять, как Иван, с фронта не вернувшийся. Голубоглазый, светловолосый — как из сказки…

— Здравствуй, бабушка! — сказал гость.

— Здравствуй, мил человек, заходи в избу — гостем будешь…

И только он зашёл в избу, а Макаровна уже и печь свою столетнюю растопила, чтобы гостя попотчевать. А сама давай его выспрашивать.

— А как звать тебя, голубок?

— Иваном.

— По делу ли или без бродишь по местам глухим, безлюдным? Или нужда какая привела?

Парень немного помялся.

— Нужда, бабка.

Старуха тем временем, не отрываясь от беседы, не по годам ловко запустила в печь огромный ухват и проворно выдернула из неё не менее вместительный котёл…

— Да ты говори, милок, что за нужда такая…

— С другом мы. Он там на поляне. Охотились. Промокли. Продрогли — начал гость, видимо, не решаясь на самое главное. Потом, тяжело вздохнув, выпалил как на духу. — А самогона у тебя, бабка, не водится? Заплачу!

— Да к чему мне деньги твои — сказала Макаровна — стены ими что-ли оклеивать? А настоечку я тебе дам — целебную, на потаённых травах выдержанную. Ты погоди только, я во двор выйду — ступу с метлой в дом занесу, а то отсыреет и опять летать не будет…

Пока старухи не было, Иван огляделся по сторонам. Изба выглядела как-то подозрительно мрачно. Грязно-серая печь дышала своим огромным горящим зевом. На стене, где в избах обычно висели Образа, зачем-то красовались огромные кованные цепи. Вдруг что-то мягкое коснулось его руки. Парень вздрогнул и оглянулся. На него с каким-то странным отблеском от печи в зелёных глазах смотрел огромный чёрный кот. Но тут появилась Макаровна, таща огромный бутыль какой-то подозрительно коричневатой жидкости…