Сергей Виноградов - Дорога в бесконечность

Счетовод почти машинально опрокинул в рот стакан мерзко пахнущей сивухи и вновь спросил:

— Это сон?

— А может, и правда сон — неожиданно поддержал его Митрич. — И ты, товарищ начальник, выходит, мне тоже снишься?

— А ты, выходит, мне — констатировал приходящий в себя счетовод.

Но Митрич не унимался.

— А это тогда как понимать, — показывая на могилу, — тоже сон?

— Да живой я, пьянь несчастная! — разозлился Петров.

— Но здесь же по-русски написано «Петров П. П.»? Что же тогда получается — ты не Петров. И ты не мой начальник! Тогда чей? — еле ворочая языком размышлял изрядно захмелевший сторож.

— Ну, тогда и ты — не сторож. И я тебя совсем знать не хочу! — вторил ему Петров, не ожидая того, что, вообще-то добродушный Митрич, может вдруг выйти из себя.

— А кто я по-твоему? — занося мощные ручищи над головой счетовода грозно зарычал бывший сторож.

Несмотря на то, что стакан самогона достаточно крепко затуманил разум Павла Петровича, однако он совершенно ясно осознал, что занесённые над ним кулаки Митрича могли легко сбить колхозного быка, а не только тщедушного счетовода. И он очень вовремя пошёл на попятную.

— Да ты, не кипятись, Василий Дмитриевич, — примирительно сказал Петров, вдруг вспомнив никогда не вспоминавшиеся ранее инициалы Митрича в полном расшифрованном виде. — Давай, лучше ещё выпьем и разберёмся на пока ещё трезвую голову.

Выпили. Закусили. Всё как полагается. Но Митрич не успокаивался.

— Ну? — вопрошающе спросил он.

— Ну? — промычал захмелевший Петров.

— Ладно, — вдруг неожиданно примиряюще произнёс до странности не пьянеющий Митрич, — будем считать, что всё это нам приснилось. Тогда мне пора…

— Куда? — теперь уже Петров спрашивал заплетающимся языком. — Отсюда прото не уходят, надо допить. За дружбу…

— До гроба! — согласился сторож.

Опять выпили. Опять закусили. Всё как полагается. Тут же под смородинным кустом и заснули.

Ночи в августе в здешних местах уже холодные. Первым проснулся счетовод Петров. Привычно пошарив рукой в темноте в поисках почему-то не звеневшего на этот раз будильника, он вдруг нащупал что-то странно непонятное. Рука потянулась всё выше, выше, выше…

— Крест — опалило как огнём ещё затуманенное самогоном сознание. — Ей, богу, крест! — чуть не вскрикнул дурным матом он — стопроцентный атеист, партиец с многолетним стажем и исключительно безукоризненной анкетой. А тут, как раз вовремя, из запоя вернулась и память: мёртвый Митрич, странное исчезновение трупа, оборотень в образе сторожа. И вот теперь Петрову по-настоящему стало страшно.

Но под боком кто-то вдруг заворочался. И сопеть стал — как живой. Счетовод пошарил рукой в только-только начинавшей разбегаться темноте. Нащупал, что-то тёплое, но жёсткое, на шерсть волчью похожее. И не успел руку отдёрнуть, как из темноты раздался почти не человеческий вопль.

— Чур, чур, изыди сатана…

И чья-то чёрная, ещё едва различимая в кладбищенской темноте тень, шарахнулась в ближайшие кусты. Всё тут же стихло. Сколько времени пролежал счетовод Петров у собственной могилы — он и сам не помнит. Как поднялся — не помнит. Как шёл — не помнит. Как к конторе колхозной пришёл — не помнит. Главное, что пришёл. Начинало светать. Павел Петрович тихо поднялся по скрипучей лестнице, отворил знакомую дверь с табличкой «Счетовод Петров П. П.», тихо сел за свой начальственный стол и также тихо уснул.

Утром в положенное время Петров проснулся, но страшный сон почему-то продолжался. В углу, у печки, как обычно, тихо посапывая, спал, умерший накануне Митрич. Окончательно протрезвевший счетовод вдруг понял, что он уже знает, что произойдёт дальше. Сейчас он встанет и подойдёт к сторожу, потрогает его остывший лоб и выйдет из комнаты…

Всё так и произошло. Но дверь второго и последнего в конторе кабинета почему-то оказалась закрытой.

— Что-то, видимо, разладилось в механизме моего страшного сна? — подумал Петров. И тогда он решительно направился обратно к себе, в надежде, что не в меру затянувшийся сон прервётся знакомой трелью будильника…

На лавке, небрежно опёршись на угол стола, сидел, как ни в чём ни бывало, оживший труп сторожа, попыхивая вонючим самосадом. Появление Петрова осталось им абсолютно не замеченным. Во всяком случае, труп даже не взглянул в его сторону. В другой бы раз подобная неучтивость Митричу дорого обошлась. Чего — чего, а командовать подчинёнными Петров умел, ещё со времён работы в ЧК. Но что возьмёшь с мертвеца!

Оставив труп в покое, счетовод хотел было совсем уйти, но тут произошло опять нечто невероятное, что любого живого легко бы могло свести с ума — труп заговорил. Совсем как живой и вечно нетрезвый Митрич вчера.

— Нет, пожалуй, уже позавчера — почему-то подумал Петров. Он не сразу понял, что что-то говорят именно ему. И пока не слушал, а вспоминал. Но вместо памяти была сплошная чёрная дыра. То, что Митрич умер — это факт и это он помнил. А вот как его хоронили — забыл начисто. Но и то, что покойник по-прежнему сидит в конторе и, к тому же разговаривает — тоже факт. И если похоронили, то кого?

И тут, наконец-то до Петрова стали доходить слова Псевдомитрича.

— Эх, Павел Петрович, царствие тебе небесное, земля тебе пухом, уж ты, прости меня — не удержался — так надрался на твоих поминках, что ты до сих пор стоишь у меня перед глазами как живой!

— Но я живой — почему-то не очень уверенно произнёс счетовод.

— Живой, — согласилось то, что было конторским сторожем, — и будешь живой всегда для нас. Мы уж тебя не забудем. И памятник обязательно поставим, если деньги будут. Весь колхоз такому памятнику завидовать будет, и мёртвые в гробу перевернутся. Да, Павел Петрович, а пожаловаться тебе можно?

— Жалуйся, — привычно пожал плечами Петров.

— Так вот, значит, Мегера эта — уборщица наша на твоё погребение и копейки не дала. Сказала, что ты специально умер, чтобы ей долги свои не возвращать…

— А я ей должен? — поинтересовался Павел Петрович.

— Наверное должен, если она так сказала…

— Что-то не помню — вздохнул Петров и тут сообразил, что мелет какую-то чепуху. А что касается первых слов Митрича, то кому не польстило бы признание их заслуг, хотя и после смерти. Жаль, адресаты этого не слышат — опять подумалось счетоводу. — Но почему все считают его мёртвым?

И, похоже, что Петров окончательно запутался в своём странном сне — не сне. Живой труп в это время совсем впал в воспоминания о прошлом, подкрепляя их матерными словами и то и дело вытирая стариковскую слезу. Надо было что-то делать Причём, кардинально.

Ничего не меняя в проклятом сне — размышлял счетовод, — у него оставалось всего два варианта: либо любой ценой вырваться из цепких лап проклятого наваждения, либо окончательно тронуться умом из-за полной неясности ситуации. А прояснить её могла теперь только жена. И как же он об этом забыл! Но для этого оставалось лишь проснуться…