Илья Щербинин - Старый Тогур

В это серое утро Матвей разбудил Мишу не пузырем самогонки, а ушатом ледяной колодезной воды:

— Подъем астрономы,- рявкнул Матвей и плеснул из ковша Сергею и Владику на кровати. Те с криками подскакивали с постелей.

— Так, слушай мою команду!- продолжал Матвей,- Ровным строем на кухню шагом марш, раз, два!

Наконец, когда «горе ученые» привели себя в порядок, Матвей собрал их на веранде и сказал:

— Значит так, у нас чрезвычайное положение и потому выпивка отменяется. Это во первых. Во вторых, как только закончится дождь, мы немедленно выезжаем на место. После такого разгула стихии туда можно добраться только по воде, а во время грозы в переполненной лодке плыть не безопасно. Но, если дождь не закончится к четырем вечера, то вы свое счастье можете считать пропитым, ехать туда семь часов, а к озеру, как ни крути надо засветло попасть, а завтра в двенадцать у вас автобус, так что молите бога.

Ученые покряхтели, покряхтели да разошлись по комнатам, в одиночку коротать часы ожидания.

Кап, кап идет дождь, тик так бежит время. Дождь не перестал и в час, и в три, и в четыре, а в пять все снова запили.

Паша зашил на крыльце последнюю сетку и зашел в дом затопить печь. Долго не мог найти спички и спросил у сына, а тот не ответил, просто сидел у окна и плакал.

— Ты чего Саша?- изумился отец, но сын не отвечал. Крупные слезы скатывались по щекам и мерной дробью падали на подоконник. Паша подошел и обнял сына, пытаясь успокоить, но плачь только усилился.

— Ну, все… все… успокойся… все хорошо?

— Нет,- отвечал гнусаво, сквозь слезы мальчик.

— Что случилось?

— Папа… Кряк, мы его бросили, и он погиб, да?

— Нет, ну с чего ты взял? Он не погиб, я уверен.

— Я тебе не верю,- настаивал мальчик.

— Он выжил, вот увидишь, когда на будущий год поедем на озеро, вот увидишь. Он жив.

— Нет! Ты врешь! Врешь! Врешь!- и он стал бить отцу в грудь своими маленькими кулачками и плакать все сильнее и сильнее.

— Вот увидишь, что я не вру. Ну все, все… все,- пытался остановить его Паша.

— Тогда привези мне его, привези! Пожалуйста, папа, привези утенка! Привези утенка! Привези!

Стержень надломился и треснул. Теперь Паша точно знал, что поедет на озеро за метеоритом.

— Да, я привезу его тебе,- ответил Паша, поднял сына и унес на кровать, сел у изголовья и отошел, только лишь когда Саша уснул, когда дождь кончился.

Было девять часов вечера, когда Паша выгнал свой старенький Урал, скидал в него сети, невод и другие снасти. И только тут он заметил, что сегодняшний закат был таким же, как и в последний их вечер на покосе.

Солнце красное, точно жерло вулкана, готовое спалить все живое на своем пути; поглотить эту первозданную природную сущность вместе с полями, реками, деревнями и людьми; решившее погрузить этот мир в вечный хаос. Паше показалось, что оно смеётся, глядя ему в лицо. И он ответил:

— Нет, не думай, я тебе не дамся, не на того напали. Говори, не говори, а все будет в порядке. Ты ошибаешься, слышишь, ошибаешься!- он погрозил солнцу кулаком, и, не медля ни секунды, вскочил за руль мотоцикла и резко тронулся с места.

Матвей Митрохин уже с полчаса сидел на крыльце и смотрел на закат. Воспоминания о брате нахлынули почти сразу. Он вспомнил, что он точно так же сидел на крыльце и курил после дождя, разговаривая сам с собой. Из дома постоянно выходила Агафья и что-то говорила, но что он не мог вспомнить, зато очень четко помнил звук выезжающего из соседнего гаража мотоцикла. Вот и сейчас… Матвей опомнился, мотоцикл выезжал не в воспоминаниях, а прямо сейчас. «Интересно куда это собрался Паша», — подумал Матвей. И страшная догадка, возникшая у него в голове, заставила его моментально сорваться с места и выбежать на дорогу как раз вовремя.

— Стой!- закричал Матвей и бросился перед мотоциклом. Пашка резко вывернул руль вправо, и Урал врезался в забор.

— Цел?- спросил, подбежав, Матвей

— Кажется цел!- негодовал Паша- Зачем ты выбежал на дорогу!

— Ты куда поехал?- исподлобья спросил Матвей.

— На рыбалку.

— Точно? Паша, я ведь чую, что ты врешь.

— Точно.

— Я прошу тебя,- Матвей взял его за плечо,- пожалуйста, ради всего святого, только не лезь в это чертово озеро, не надо. Ты же видишь этот кровавый закат.

— Ну и что?- усмехнулся Паша,- Это просто закат и ничего более. Да я миллион таких видел и ничего, живой.

— Мальчишка, да это сама природа тебя предупреждает. Не веди себя, как твой отец, он вот так же точно меня не послушал и погиб.

— Это был несчастный случай.

— Но его можно было предотвратить.

— Отойди от меня!- не выдержал Пашка,- отойди!- кричал он,- не полезу я в это чертово озеро! Не полезу!

Матвей не отпускал.

— Отпусти дядька, я должен наловить сегодня рыбы,- почти прохрипел Паша и обхватил голову руками. Матвей снял его с мотоцикла и довел до калитки. Но тут Пашка вырвался, завел мотоцикл и дал ходу прочь из деревни.

Стоял горячий август…

Это было абсолютное раздвоение личности. Одна его половина говорила за то, что нужно остаться дома, что как ни старайся утенка уже не найдешь, что это очень опасно. А другая, противореча ей яро, даже кипя, напротив шептала: «Ты отец, ты должен это сделать». Одна половина говорила: «Ты идешь туда только ради денег», в ответ же возникало: «Нет, ради сына». И противоречие это все больше и больше захватывало его душу, разгоралось и усиливалось. Он несся вперед на мотоцикле, то и дело виляя на нем то влево, то вправо. И душа его срывалась то в одну сторону то в другую, обгоняя мысли. Он не отдавал себе отчета в том, что он только прикрывается сыном, прикрывается поводом поехать за деньгами, пусть аморфными, но такими манящими и притягивающими. Он не отдавал себе отчета в том, что он просто поддался этой вечной людской страсти, и потому допустил это противоречие внутри, эту борьбу истинных и ложных желаний.

«Истинные» желания все же победили, глаза налились кровью, и он прибавил газ. Он несся вперед, разрывая природный покой ревом человеческого мотоцикла.

Что происходило дальше, было для Паши как в тумане, мозг отключился, а тело делало свое дело — шло вперед. Уже когда солнце село он спустил лодку на воду и увел мотоцикл в лес на берегу. Ноги скользили и тонули в мягкой речной тине. Тонул и падал. Падал и тонул в этой серо-зеленой жиже. Наконец, весь перемазавшись, он вернулся на берег, снял веревку с корня валявшегося дерева, сел в лодку, завел мотор и отчалил, уносимый теченьем Кети в сторону Верхнего. Всю ночь он боролся с кетскими водами, и не покладая сил, вел судно вперед в неизвестность. В пять утра Паша, наконец, причалил. Он выбрался на берег, кое-как по скользкой траве забрался на яр и привязал посудину к корню. Потом вернулся, достал резиновую лодку, накачал ее, взял невод и веревку и пошел к озеру.