Роза Хуснутдинова - Как прекрасно светит сегодня луна

А вот Ашир с Курбаном — два красавца, которых никуда не надо посылать учиться, все равно им никогда не отличить чужого персика от своего, чужой невесты от своей. Мне кажется, солнце они отличают от луны только потому, что солнце бывает круглое всегда, а луна не всегда.

А вот Кайсан — замечательный человек, который если не спит, то уж, верно, пьет, а если не пьет, то уж, верно, спит. Разбудите его, пусть и он послушает мою речь.

И, наконец, Клыч — последний, самый удивительный человек, потому что за все время знакомства с нами он никому еще не дал сказать о себе хоть что-нибудь…

Так вот, теперь, когда нас семеро и все мы такие замечательные люди, давайте мы все вместе встанем и поможем этой маленькой черепахе переправиться на другую сторону арыка! Пусть ползет, куда ей надо, — в сады, в пустыню, в соседнюю деревню! Пусть ползет, куда ей хочется, куда желает ее душа! Пусть!

— Сестра! Какая жара! Ты стоишь рядом, а я совсем ослеп от жары — не вижу тебя.

— Зато ты хорошо видишь мою корзинку, Молланепес, и умеешь выбрать из нее самые спелые вишни.

— Сестра! Какое желтое небо! Никогда еще не видел я такого желтого неба.

— Но ведь ты смотришь не на небо, Молланепес, ты смотришь на крышу, где лежат и сохнут мои сливы. Иди и возьми их, если хочешь, только не говори про небо.

— Сестра! Какой худой ишак тянет эту повозку! Ноги у него как мочала, уши не могут стоять и падают, даже мухи не садятся к нему на спину — им нечего там делать.

— Зато какие сладкие дыни лежат в повозке, Молланепес, и видишь, этот ишак тянет повозку мимо, мимо нашего двора!..

Не прыгай, говорил мой муж, не прыгай утром, только солнцу можно высоко прыгать в небе — оно не упадет, а ты упадешь и расшибешь себе спину…

Не прыгай, говорил мой муж, не прыгай, когда гости пришли к нам в дом — поджав ноги, сиди и жди, когда гости уйдут, не прыгай…

Не прыгай, говорил мой муж, когда держишь на руках ребенка, а то уронишь его и расшибешься сама, не прыгай…

Когда идет дождь, зачем ты прыгаешь, говорил мой муж, дождь и так дойдет до тебя, до самой земли дойдет…

Не прыгай, говорил мой муж, только не прыгай…

Я прыгала, я осталась жива, где он?..

С печалью смотрит она на стены нашего дома — этот дом новый, своими руками я выстроил его год назад.

С печалью смотрит она на наших детей, играющих во дворе, — дети у нас самые здоровые, самые красивые во всем селе.

С печалью смотрит она на окно, где начинается день.

С печалью смотрит на молоко, которое своими руками надаивает от верблюдицы.

Даже когда пьем чай, на пиалу она смотрит с печалью…

И когда я спрашиваю ее, что же ее так гнетет, почему у нее такие печальные глаза, она говорит мне, что у нее всегда были такие печальные глаза, что она родилась с таким печальным взглядом.

И я говорю ей: зачем же ты родилась тогда — с таким печальным взглядом?..

Из глины ты теперь, Нуртэч, и грудь твоя из глины, и бедра из глины. Сосед Язмет, мастер, вылепил тебя из глины, сделал тебе глиняные пальцы и глиняную прическу, вместо глаз вставил стеклянные бусинки, вместо губ вложил маленькие кораллы.

Из глины ты теперь, Нуртэч, из той же глины, из которой стены нашего дома, вся наша улица. Когда поднимается солнце — глина сохнет, на ней появляются трещины, когда идет дождь — глина размокает.

Вечером перед сумерками я вынес тебя, Нуртэч, из ворот дома, усадил, глиняную, у глиняной стены нашего дома, ты казалась живой в розовом свете солнца, но солнце зашло, и ты стала опять из глины.

Теперь Нургузель сидит на коврах в твоей комнате.

В три ряда ожерелье у нее на груди.

Ее локти и зубы сверкают.

Глаза горят, губы манят.

Теперь она сидит в твоей комнате, дожидаясь ночи…

Тебя нет, Нуртэч, ты, Нуртэч, из глины…

О Жьохан, любимая сестра! Зачем ты сделала это? Ты хотела наказать Дурды, хотела отомстить ему, но ведь он приведет завтра в дом другую жену — и эта, другая, станет матерью твоим детям. Зачем поспешила ты?

Разве не терплю я, разве не терпим все мы, разве не говорила я, что порой душа мужчин становится темной, как у зверей, как будто злой тигр поселился у них в сердце и рвет его там на части? Тогда в глазах у них разгорается желтое пламя, они дышат так, будто в пустыне гонят слабого зверя, они кричат хрипло и хотят сделать кому-нибудь зло.

Маленького ягненка убил Дурды камнем — ты заплатила собой! Зачем ты заплатила собой?..

Красота твоя, Жьохан, была равна красоте нашей матери, твои губы, глаза, твои волосы, Жьохан, были лучше, чем у меня, у Гузель, у Амансолтан, на голове у тебя всегда был чистый платок, ты была самой послушной у нас в семье!

Жьохан — милая! Дурды — жестокий! Судьба — злая!

Вот все кричат:

— Нияз упал в колодец! Нияз бросился в колодец!

Он бросился потому, что ему ничего другого не оставалось.

Потому что он не смог больше переносить!

Потому что жена его слишком много себе позволяла!

Потому что мы от него слишком много требовали!

Потому что его задел Ашир!

Потому что его изругал Берды!

Потому что его обошел Курбан!

Но почему никто не говорит о том, что воды в этом колодце было совсем немного, что день был жаркий и Ниязу захотелось немножечко освежиться? Почему об этом не говорит никто, и почему сам Нияз молчит и сидит среди нас как жертва, как мученик?..

— Скажи, где сейчас твоя душа, Нияз?

— Там же, где твоя, Амансолтан! Твоя душа на быстром коне среди горячих песков от бархана к бархану скачет, а моя душа на худом ишаке вслед за ней плетется, ее догоняет.

Твоя душа, Амансолтан, под крылышком у пчелки от цветка к цветку летает, мед себе добывает, а моя душа верхом на гусенице ползет, за ней поспевает…

Твоя душа, Амансолтан, на дне золотого кувшина лежит, день-деньской отдыхает, а моя душа вокруг того кувшина вьется, летает, а как проникнуть туда — не знает…

В солнечном городе Бухаре, стены которой иной раз посмотришь — из чистого золота, чистого солнца, а другой раз посмотришь — из глины, в городе Бухаре, небо над которой иной раз посмотришь — яшма, лал, а другой раз посмотришь — вата и вата, в городе Бухаре, в которой люди одеты иной раз посмотришь — в бархат и шелк, а другой раз посмотришь — в хлопок, в городе Бухаре, на главном базаре, меж торговых рядов Токи-заргарон и Токи-саррофон, сидит красавец Нияз.