Роза Хуснутдинова - Как прекрасно светит сегодня луна

Но денег у Ахмада по-прежнему не было, он перебивался как мог, одно время даже пытался устроиться сторожем при детском садике, но его не взяли. Как-то ему заказал «картину» знакомый милиционер из ГАИ — плакат размером два на полтора метра с надписью: «Переходите улицу только на перекрестке!» На плакате Ахмад написал мальчика с таким живым лицом и такую страшную машину, надвигавшуюся на него, что прохожие на перекрестке стали надолго останавливаться: разглядывали плакат. Больше заказов от милиции Ахмад не получал.

Нурия-апа становилась все замкнутее, молчаливее. К этому времени выяснилось, что Ахмад был женат, правда, давно, жена его уехала из Уфы лет десять назад, но официально Ахмад не был разведен и, значит, жениться на Нурии-апе он не мог… Для самого Ахмада это не имело значения, но для Нурии-апы это был удар: родственники не одобрили такого мужа — зимагура. Ахмад приходил теперь лишь по вечерам, осторожно усаживался на табуретке на кухне, как бы не решаясь войти в комнату. Нурия-апа с Альбиной на руках выходила к нему, ставила перед мужем тарелку с едой, молча смотрела, как он ест… Потом убирала посуду и принималась за домашние дела: гладила, стирала, мыла полы, шила… Ахмад предлагал свою помощь, но Нурия-апа неизменно отвечала: «Не беспокойся, я сама!» Ахмад поднимался с табуретки, подходил к Нурии-апе и робко пытался ее обнять. Нурия-апа тут же вырывалась и уходила в комнату. Как-то Ахмад пришел к нам пьяный. Стоя посреди кухни, потрясая кулаком, он громко кричал: «Ты моя жена! Альбина — моя дочь! Почему вы отталкиваете меня?» Нурия-апа так и не вышла к нему…

Потом Ахмад исчез и появился лишь через месяц, одетый в мешковато сидящий зеленый костюм и черную шляпу. Он вошел с кульками и пакетами в руках, высыпал на кухонный стол конфеты, печенье, яблоки, орехи… И заговорил шумно, бестолково, суетливо. Кажется, он был слегка навеселе. Снял шляпу, то и дело проводя громадной пятерней по отросшим волосам, смеясь и блестя глазами, он рассказал, как месяц провел в Дюртюлинском районе, в деревне, как писал там портреты «передовиков» и «героев труда», за что ему «отвалили кучу денег», и что он теперь «страшно богатый человек». Там его «опоили деревенским медом», как он жив остался, сам не знает. Заявил, что завтра же отправится покупать дочери пианино, ему кажется, что у Альбины есть способности к музыке. Да, его дочь будет настоящим музыкантом, и она будет гордиться своим отцом — художником! Так он выкрикивал, следуя из кухни в комнату за Нурией-апой, рассыпая по пути конфеты и папиросы из карманов своих новых необъятных штанов, пытаясь обнять жену, поцеловать ее… Пианино Альбине так и не купили, но Нурия-апа разрешила ему приходить в дом «поиграть с дочерью».

Казалось, у соседей снова наступила благополучная жизнь. По воскресеньям Нурия-апа с Альбиной отправлялись в мастерскую к Ахмаду — она находилась недалеко, в подвале старого каменного дома. Там было паровое отопление, как рассказывала нашей маме Нурия-апа, висело на стенах множество картин и пахло краской. А на тахте был постелен старинный деревенский палас, какие сейчас не делают, разве у кого-нибудь от бабушек еще остался, очень красивый. Еще Нурия-апа говорила маме, что Ахмаду скоро обещают дать квартиру и она с Альбиной к нему переедет… Однако ожидание квартиры оказалось напрасным, деньги у Ахмада скоро кончились, новой работы он не находил, и скоро Махинур-апа без лишних разговоров вытолкала его за дверь.

А весной по нашей улице пронесся слух, что старые деревянные дома будут сносить, вышло постановление горсовета о том, что на этом месте, напротив старинной гостиницы «Башкирия», будут возводить гигантский дворец «Нефтяник», задуманный по необыкновенному проекту известным московским архитектором. Дворец займет площадь с целый квартал, а выселенным будут давать квартиры на проспекте Октября. Мы с волнением ждали этих перемен. В тот период мы почти не видели Ахмада. Иногда, правда, он все же появлялся. Поздней ночью, когда все в доме уже спали, начинал отчаянно звонить медный колокольчик над дверью. Поначалу звонки были заливистыми, веселыми, как будто Ахмад был уверен, что его ждут не дождутся и тотчас откроют дверь. Но тишина дома ничем не нарушалась, звонки становились все слабее, неувереннее и прекращались совсем. Однако Ахмад не уходил. Он садился на перилах крыльца, закуривал и начинал говорить. В открытую форточку нашей комнаты были отчетливо слышны его вздохи, жалобы, бормотание. Горечь и печаль слышались в этом хриплом голосе, мы с сестрой начинали прислушиваться: не скрипнет ли дверь в комнате Нурии-апы, не выйдет ли она на крыльцо? Но в доме по-прежнему было тихо. Мама со вздохом вставала и закрывала форточку, но мы все равно слышали каждое слово, произносимое Ахмадом. «Нурия, — говорил он, — неужели ты не понимаешь, что я не такой, как все, я — художник! Да, у меня мало денег, и я не смог добиться для тебя того, что обещал, но я — талант, может, не великий, но все-таки талант, а он дается не каждому… Почему никто не понимает, что возводить этот жуткий дворец, для которого надо везти гору мрамора с другого конца страны и снести десять крепких деревянных домов, — это глупость! Ты радуешься, Нурия, что получишь квартиру на этом двадцатикилометровом проспекте Октября, а я его просто ненавижу! Поверь, ты еще сто раз пожалеешь об этом «человеческом», уютном доме с крышей как шатер, с окнами до потолка, с резными невероятной красоты воротами… Тот, кто делал эти ворота, — настоящий мастер! Поверь!» Так говорил Ахмад, стоя на крыльце в ночной промозглой темноте, и мы с сестрой, затаив дыхание, слушали его печальный низкий голос, заглушаемый порывами ветра, свистящего в ветвях старого тополя, который тоже должны были скоро спилить… Мы терзались: нам было жаль Ахмада. Наконец лестница скрипела под его тяжелыми медленными шагами, Ахмад уходил, и становилось тихо. Мы долго не засыпали. Наутро мы не здоровались с Нурией-апой.

Через полгода мы на самом деле переехали в новые квартиры. Начались хлопоты по покупке занавесей, мебели, хозяйственных мелочей. Мы бегали друг к другу советоваться, сравнивать, старались полюбить свое новое жилье. На том месте, где стоял наш старый дом, вознесся дворец «Нефтяник», облицованный мрамором, рядом с ним выросло гигантское здание Управления внутренних дел — тоже из мрамора. Вокруг этих зданий разбили клумбы, на подступах к ним забили фонтаны. Приезжавшим в Уфу показывали дворец — новую достопримечательность города.

Потом стали застраивать пустырь между Уфой и промышленным районом города — Черниковкой. Открыли новый нефтеперерабатывающий завод, стадион, Дворец спорта. Уфа стала городом с миллионным населением. Вдоль проспекта воздвигались девятиэтажные и двенадцатиэтажные дома, которые быстро заселялись. Потом на проспекте Октября появились первые подземные переходы…