Алекс Бранд - Выбор [СИ]

Мейсон сделал очень многозначительную паузу, в тишине отчётливо прозвучало нечто энергичное, голосом Джил. Я поморщилась, но ее понимаю, прокурор совершенно осознанно нагнетает в зале обстановку нервозности и ожидания чего-то, что уничтожит всю защиту подсудимого. А его лицо… Все видят, что оно покрыто потом, губы мелко дрожат… Его вина просто кричит о себе, невольно поежилась и оглянулась по сторонам, толпа может кинуться и просто линчевать его, прямо в зале суда. Такое уже бывало… Тут много ирландцев, как бы не тех самых, что осаждали нас на Уикиги. Клайд нас защитит, конечно, но…

— Но! — голос Мейсона странно напомнил мне голос венчавшего нас с Клайдом преподобного Данкена, та же сила, то же убеждение, тот же подъем, — несмотря на дрожь в руках, вы хорошо справились и сумели завязать целых девять узлов. Беседочных узлов с редкой добавочной петлей, совершенно идентичных узлам на креплениях палатки, к которой вы не имеете, разумеется, никакого отношения! Но привычка, мистер моряк, рефлекс, память пальцев… Они вас подвели. И чтобы окончательно поставить точку в этом эпизоде, вот вам улика номер три! Мистер Хейт…

Третий опечатанный пакет. Очередные три отрезка с узлами.

— Это, господа жюри, господин судья, образцы беседочного узла, завязанные яхт-мастером Донованом из клуба «Тортуга». Они совершенно идентичны узлам на уликах за номерами один и два. Что это значит?

Мейсон усмехнулся и даже с сожалением посмотрел на съежившегося за ограждением убийцу, на безмолвно переглянувшихся адвокатов.

— Именно Донован обучил нашего агнца божьего такой особой манере вязать булинь. На сегодня народ закончил!

Было заседание, после которого я решила — больше там не появлюсь. Не хочу. Хватит.

В вязкой тишине переполненного зала перед убийцей появляется девушка под вуалью, в светло-жёлтом платье. Молча медленно подходит к оцепеневшему за ограждением человеку, я вижу его остановившийся взгляд, рот приоткрылся. Присяжные и судья завороженно смотрят. Тихий голос девушки слышен совершенно отчётливо, как будто некая сила позаботилась разнести его по самым дальним уголкам зала.

— Фрэнк, куда плывём?

Я содрогнулась, пальцы Клайда судорожно сжались на моей руке, мне больно. Но это странным образом держит меня, ещё сильнее, милый, любимый… Не отпускай, сильнее… Шепот Клайда…

— Ах ты, сукин сын…

На лице Гилберта застыла усмешка, хищным оскалом блестят зубы, глаза знакомо прицеливаются. Мейсон решил использовать то, что мы с Клайдом проделали со Стэнтоном. И если бедняга управляющий тогда пришел в ужас, будучи невиновным… Оба адвоката вскочили и бросились к своему подопечному, потерявшему сознание. Зал угрюмо молчит. Клайд, уведи меня отсюда… Пожалуйста… Я больше не могу.

Громкий стук судейского молотка. Наступает тишина.

— Виновен…

— Виновен…

— Виновен…

Так ещё девять раз. Приговаривается к смертной казни. Взгляд отца Кэтрин и ответный — Клайда. Все время ее родители просидели, не произнеся ничего, не проронив ни единой слезы. Гилберт опасался волнений, но ирландцы держали слово. И ждали, что свое сдержит Клайд. И когда упал молоток судьи Оберуолцера, поставив точку в этом деле, глаза мистера О'Хары задали вопрос. Да? Взгляд Клайда сказал — да. Посмотрела на лицо убийцы, его глаза беспомощно и жалобно смотрят на адвокатов, присяжных, судью. На всех тех, кто еще совсем недавно были его друзьями. На тех, кто сейчас молча и отчужденно отворачивается… Он словно не верит, не понимает, что это происходит с ним на самом деле, как будто он каждую секунду ждёт — вот что-то случится, кто-нибудь войдёт и скажет — это ошибка, освободите его. И все чудесным образом станет хорошо, двери зала распахнутся, солнечный радостный мир примет его обратно. И, конечно же, он больше никогда-никогда… Обрываю себя, нет. Нет, милый. Пора платить. И снова странное туманное чувство, как будто все вдруг раздвоилось, и там сейчас Клайд. Это его беспомощное растерянное лицо с жалко дрожащими губами я сейчас вижу. Смотрю в его глаза, я вижу их совсем близко — нет, это не мой Клайд. Масляный бегающий взгляд в поисках несуществующего выхода, это взгляд того, кого уже нет и никогда не будет. И я чувствую — когда эти глаза, наконец, закроются, все закончится. Сжимаю руку мужа и вижу в его лице беспощадное — да.

— Я пойду с тобой.

— Уверена?

— Да.

— Спрошу ещё раз. Уверена?

— Да.

Гилберт… Он пытался отговорить. В этом нет чести, так он сказал. Клайд тогда усмехнулся, на мгновение я опять увидела его истинное лицо, сухое, острое, глубокий шрам на щеке… Такие сейчас старые, усталые глаза… Гилберт годится ему в сыновья. А я в дочери…

— Я знаю, что нет чести, Гил. Но много чести было в убийстве Кэтрин и той девушки? Даже имя ее так и осталось неизвестным, так и похоронят, как Джейн Доу! И что теперь?

— Он уже мертв, Клайд. Он приговорен. Дай этому произойти. Отец Кэтрин… Мы объясним и он сам все увидит. Зачем тебе…

— Нет! Ждать ещё год. Будут поданы апелляции, семья нажмёт на все рычаги. И даже если у них ничего не выйдет — как это все будет чинно, благородно, жалостно. Последний обед… Предупредительные тюремщики… Напутствие сострадательного священника… Отпущение грехов… Отпущение, Гилберт! Прощальные слова сокамерников… Сочувствие! Жалость! Ободрение! Вот что будет его окружать в последние минуты. И он спокойно уйдет… Спокойно. И все запомнят — это. А кто вспомнит о Кэтрин? Кто? Все уже забудут к тому времени, скажешь, нет? А отсутствие чести, — Клайд жестоко усмехнулся, — я переживу.

Гилберт молчит. Молчу и я. И снова странное ощущение, что Клайд знает. Откуда-то знает, о чем говорит. Так уверенно звучит его голос… И он — прав.

Я никогда не спрашивала, как? Как вышло, что мы никого не встретили, никого не увидели и никто не увидел нас? Не знаю. Не хочу знать. Полуоткрытая тяжёлая дверь, темный коридор. Тихие шаги отдаются эхом, мы медленно идём вдоль длинного ряда плотно запертых дверей. За ними ведь кто-то есть? Наверное. Это сейчас неважно, вот и она. Тяжёлая, прочно и надолго сбитая из толстых дубовых досок, схваченных широкими полосами местами заржавленной стали. В руке Клайда ключ. Откуда? Я не хочу это знать и никогда не спрошу. Его лицо причудливо искажено лучом косо падающего лунного света. Глаза блеснули, посмотрев на меня, на стоящего рядом отца Кэтрин.

— Берта, ты ещё можешь уйти и подождать снаружи. Просто пройди назад по коридору, выход открыт. Мы вернемся менее, чем через три минуты.

Молча качнула головой и кивнула на дверь. Поздно идти назад и я хочу увидеть. Да, я хочу увидеть, как он умрет. Как мой муж здесь и сейчас убьет наше прошлое, освободит нас. Открывай, милый. Ничего не бойся.