Елена Блонди - Цветок для двоих [СИ]

Джахи с удивлением смотрел, как Шанелька кашляет, вытирая салфеткой рот. Отдышавшись, та снова подняла чашку.

— Не обращай внимания. Я так.

За распахнутыми дверями визгнул микрофон, люди стали втягиваться внутрь, поспешно дожевывая бутерброды и пирожки, смеялись, перекликаясь, разгоряченные действом. Через несколько слов заныла торжественная музыка, подчеркнутая глухой россыпью ударных. Джахи встал, и Шанелька, волнуясь, встала тоже. У боковой двери остались два мальчика в джинсах, распутывая клубок кабелей.

Джахи прошел мимо, высокомерно бросив им несколько арабских слов. Те застыли, опуская руки с черными змеями, потом вдруг поклонились одновременно.

С далекой сцены, сменив музыку и аплодисменты, уже слышалась мерная речь, искаженная микрофоном, кто-то, кого Шанелька никак не могла разглядеть через головы сидящих, говорил по-английски. А вокруг центральной группы важных людей, похожих на клумбу в своих расшитых золотом и яркими красками покрывалах, кафтанах и головных накидках, толпились, вздымая мускулистые руки в приветствиях и кланяясь залу, десятки полуобнаженных молодых мужчин, с туго затянутыми поясами на широких прозрачных шальварах.

— О Боже, — Шанелька перестала вникать в полузнакомый язык, ошарашенная комичностью происходящего. Из рядов кресел летели одобрительные женские крики, кто-то вставал, швыряя цветы и гирлянды, вдруг доносилось выкрикнутое мужское имя, и всякий раз один из красавчиков манерно кланялся, кладя руку на бутафорский кинжал, привешенный к расшитому блестками поясу.

Они быстро шли по боковому проходу к сцене, держась стеклянной стены, за которой стояла ночь, полная цветных вспышек. Вдруг Шанелька поняла, там, на сцене, уже говорят на русском. Родной язык, будто стрелка, указал на говорившего, и, наконец, она увидела его. Асам. Асам?

Мужчина стоял перед микрофоном, сложив руки на богатом плаще, пестрящем узорами. Голову покрывала накидка, стянутая витым золоченым шнуром, на плечах плаща красовались эполеты с аксельбантами. Во всяком случае, Шанельке казалось, она верно вспомнила, как называются эти плетеные веревки, петлей спускающиеся на грудь.

— Мы рады вам, гости древнего Пуруджистана! Наши земли, которые мы вернули себе после долгой борьбы. Наши обычаи и наши прекрасные люди. Все рады вам, уважаемые гости! И чтобы вы забирали с собой прекрасные воспоминания о доблестном королевстве Пуруджистан, рассказывали друзьям про наши отели, наши фирмы и наши обычаи. Мы рады открывать первый новый фестиваль пуруджи, устроенный по древним обычаям.

Рука в золотом рукаве поднялась, указывая на толпящихся по сторонам претендентов. Те загомонили, красуясь и выпячивая груди.

— Вот честь и слава великого Пуруджи! Наши мужчины гордятся своей красотой. Своей силой. Своей отношение к прекрасным дамам, которые посетили нас. И надеюсь, приедут еще! Я, наследный принц королевства Пуруджи, Асам из рода Джабари Контар, прошу вас голосовать за лучшего истинного пуруджи, по номерам в руке каждого участника.

Он замолчал, снова складывая на животе руки и стараясь выглядеть величаво. Стоя внизу у сцены, Шанелька, кривя от неловкости лицо, смотрела на серьезную мину под ярким покрывалом. В голове вертелось снова и снова — о Боже, что же он такое несет… и еще — он что это — серьезно?

— Записки на ваши кресла, — приветливо, тоном учителя начальной школы, продолжил Асам, — вы ставите номер, и отдаете на подноси. Двенадцать самых истинных пуруджи станут выступать еще раз, чтобы достаться самым достойным, — тут он слегка поклонился залу, а в ответ раздались оживленные крики, — чтобы освещать для прекрасных пери всю праздничную ночь.

Когда крики стихли, он поднял перед лицом темный палец. Голос наполнился вкрадчивым обещанием:

— А главный пуруджи, истинный пуруджи великой принцессы Хеит Амизи…

В наступившей паузе оркестр поспешно сыграл какой-то местный туш и умолк.

— Выберет сама великая принцесса! Хеит Амизи!

Снова задудели дудки, загремели барабаны, деля на равные части ноющие ноты струнных. Занавес за спинами стоящих на сцене людей пополз в сторону, открывая возвышение, украшенное живыми цветами и огромными розами из блестящего шелка.

— А, — сказала Шанелька, вцепляясь в локоть Джахи, — о!…

На троне, распухшем подлокотниками драгоценного шелка, чуть выставив вперед ногу, укрытую складками темно-фиолетовой, цвета беззвездной ночи широкой юбки, уложив на колени одну руку, а вторую опустив долу, свешивая из пальцев низку мягко светящегося жемчуга, прямо держа туго затянутый шнуровкой стан и приподняв смуглый подбородок, сидела Крис. Убранные со лба черные волосы венчала ажурная диадема, в ушах сверкали длинные серьги, ложась на темный шелк платья. Лицо под блеском граненых каменьев было спокойным и непроницаемым.

Зал взорвался аплодисментами. Люди вставали, силясь получше разглядеть явленную им принцессу, хлопали, поднимали телефоны и фотокамеры. У самой сцены бегали, таская свои черные камеры, телевизионщики, пятилась, оглядываясь, журналистка в красном платье, держа перед лицом микрофон и быстро рассказывая в него, а другой рукой показывала на помост.

Шанелька сглотнула и повернулась к спутнику, ей нужны были объяснения, хоть какие-то. Он знал? Со своими намеками и легендами о путешествиях крови, поклонами в сторону Крис и мягким рыцарством. Знал!

Но выражение лица истинного потомка рода пуруджи говорило о другом. Покрывало свалилось, показывая полуоткрытый рот и полное изумления лицо, лоб, сморщенный над поднятыми бровями.

Не меняя выражения, Джахи медленно повернулся, глядя на Шанельку с таким же вопросительным изумлением, с каким она смотрела на него. И конечно, детский библиотекарь Нелли Владимировна сразу остыла, беря инициативу в свои руки.

— Ладно, — сказала, похлопав спутника по локтю, — ну, ты чего? Нормально. Главное, нашлась. Так? Давай, пусть они уже закончат свой цирк. И заберем ее оттуда.

Джахи что-то проклекотал, дергая рукой под складками черной ткани. Сверкнуло лезвие, уже над головой, с которой на плечи свалилось покрывало.

— О-о-о! — заорал рядом восторженный женский голос.

Дамы вскакивали, суя поближе смартфоны, сверкали вспышками. Дебелая рыжая женщина подскочила, суя конопатую руку под локоть разъяренного Джахи, прижалась, растягивая рот в улыбке. Камеры засверкали чаще.

Шанелька, продолжая приговаривать что-то успокоительное, отодрала толстухины руки от бока Джахи и потащила его к стене, закрывая собой от наседавших поклонниц.

— Нелька! — грянул над ухом сиплый голос, — ах, курвочка малая, ну блин, а я звоню-звоню, а оно сбрасывает. Нихера себе, урвала таки себе хлопца! Познакомишь?