Елена Блонди - Дискотека. Книга 1 [СИ]

— Какой ребенок, Малая, если два месяца, — укорила ее Рыбка, — там нет еще ничего.

— Ну, маленький же есть. И еще Светка говорит, чтоб никаких лимонов. И календарей.

— Так… Оля задумалась, размышляя, — ну, календарь я поняла, мне сеструха рассказывала, она со вторым, Петькой, так и залетела. Дни там, значит, можно три дня до и три дня после. А лимон причем? И куда?

— Туда, — уверенно сказала Ленка, — он кислый.

— Ну, кислый. И чего?

Ленка пожала плечами. Расстегнула пуговицу штанов, чтоб не давила на живот.

— Вроде в кислой среде они помирают.

— Кто?

— Фу, Оля, ты достала уже. Кто. Сперматозоиды.

— А целый?

— Кто? — не поняла Ленка.

— Лимон.

— Куда?

Они посмотрели друг на друга и, приваливаясь плечами, хором заорали, вытирая слезы.

— А-а-а, — веселилась Ленка, — а то! Целый! И в… в… кожу…

— В кожуре! — помогла ей Оля, — о-ййй… я не могу уже. Я уссуся щас.

— Лимон дать? — заботливо предложила Ленка, но Оля, стиснув зубы, сжала коленки, посидела, и с шумом выдохнула.

— Фу-у-у… Блин, чуть не уссалась. Малая, ты чучело. У тебя книжек гора, найди там, что ли, как не залететь. На всякий пожарный.

Ленка покачала головой. Дома лежала затрепанная медицинская энциклопедия, в которой была, конечно, статья о половых различиях мужчин и женщин, с черно-белыми картинками разрезанных животов, внутри которых завивались всякие матки и яичники. Да еще получали они по подписке тома Большой советской, но нужного тома еще не пришло, да и вряд ли там тоже напишут что-то полезное. Был еще учебник «Анатомия человека» и даже в восьмом классе все шушукались, что будет урок, как раз про это самое. Но биологичка предусмотрительно заболела, на всю неделю, а когда вышла с больничного, то погнала программу дальше.

Дома Ленка подумала и стала чистить картошку, мечтая, вот бы она уже пожарилась сама. Сосиски они с Рыбкой поделили, и в холодильнике лежал кулек из грубой крафтовой бумаги, набитый вкуснотой, и парочку Ленка уже съела, заленившись варить, просто так. Съела бы еще, но вздохнув, решила оставить и маме тоже. Вот удивится, что Ленка очередь стояла.

Ленку в любимой маме очень многое не устраивало, она правильно тогда рассказала Валику, про ненависть-любовь, но твердое нежелание Аллы Дмитриевны стоять в очередях она очень поддерживала, сама этого терпеть не могла. А в очередях приходилось стоять буквально за всем, или же питаться дешевой картошкой из овощных магазинов, которая наполовину выбрасывалась в мусорное ведро, но зато стоила 12 копеек за килограмм…Куры, сосиски, вареная колбаса, да всего не перечислишь. Предновогодние мандарины. Лимоны.

Мысли послушно свернули за словом и потекли в другую сторону.

С тайными знаниями у девочек было туго. Как, впрочем, и у всех. Тема была настолько запретной, что слабину давали самые классные, такие как русачка. Груди атлантов это, конечно, было смешно, но еще до них Ленка помнит тот разговор на уроке литературы, о художественном фильме, который шел весной в кинотеатре «Украина» и они на него сходили раза три, наверное. Потому что про школу, про любовь и все там было грустно и очень серьезно. Главная девочка фильма вдруг решила доказать своему парню, как сильно она его любит. Ну и забеременела, школу бросила, все типа радостные такие с портфелями, а она мимо — одинокая мама с коляской. Потому что, какой из него отец, доказывали создатели грустного фильма, если экзамены еще не сдал, о-хо-хо, горе, а не отец. Ленка со товарищи сходили в кино не за правдой жизни, вообще-то, а там показывали танцы и как ребята друг к другу в гости ходят, и всякие девчачьи интересные платья, гитары, опять же, на школьном вечере. А на прочее Ленка старалась внимания не обращать, уж слишком все это было чересчур назидательно. И вдруг Элина на факультативе прямо вызверилась, как пошла ругать несчастную кинокартину. Ах, что показывают, это же агитация к ранней половой жизни. У Ленки тогда просто челюсть упала. Ну, кто встал возражать учителю? Конечно, Каткова.

— Какая же тут агитация? — удивилась она, держась за край парты, — наоборот, режиссер хотел сказать, как это все плохо, когда не вовремя…

— Слишком уж откровенно сказал, — прервала ее Элина, застегивая на пиджаке еще одну пуговку, будто защищаясь, — эту тему, вообще, трогать не следует! В вашем возрасте!

Ленка скинула кожуру в мусорное ведро. Поставила миску с картошкой в раковину.

Какой-то дурдом. А то не знает никто из них, что если двое спят, то в итоге получаются дети. Лучше бы о другом говорил хоть кто — что делать, чтоб не было. А в школе даже слово «замуж» считается ругательным. Что, Евсеева, орала Мартышка, губы намазала, замуж торопишься, да?

Такое ощущение, что замуж никто из них не пойдет, никогда. А все кинутся учиться и после делать карьеру, хотя какая там карьера, у той же самой Евсеевой, у которой коровьи глаза, бараний ум и грудь, как у тетки на базаре — необъятная. Оля Евсеева еще после восьмого хотела уйти, закончить курсы кондитеров и делать торты в цеху полуфабрикатов. Она их даже рисует в тетрадках на уроках. Но предки цель поставили, чтоб Олечка добилась всего, чего у них нету. Они каждый год свинью режут, деньги у них есть. А высшего нету. Вот бедная Олька и осталась на два года — в окно смотреть и мечтать о своих тортах.

Ленка резала мытую картошку. Развлекалась, вырезая из кругляшей звездочки и квадратики.

А Евсеева, сидя на низкой лавочке в спортзале, смотрит на молодого физрука, и вздыхает так, будто высокий стройный Алик сам кусок торта, и он обходит девчачью лавку подальше, прижимая локти к бокам.

У самой Ленки с мамой были два прикола, на тему. Еще лет в десять, гуляя с мамой по парку и доедая мороженое, Ленка спросила невинным тоном:

— Мам, а что такое «стриптиз»?

Спросила специально, потому что сама уже узнала, что слово значит, но было ей интересно, как мать выкрутится и что скажет.

Алла Дмитриевна замолчала. Потом кашлянула неловко. И выбрасывая в урну мятую липкую бумажку, сказала хрипло:

— Ну… это я потом тебе скажу. Позже. А откуда ты услышала, мне интересно?

— Так, — пожала плечами маленькая хитрая Ленка, — в книжке одной увидела слово.

Мама не ответила и дальше шли молча.

Ну и потом, в Ленкины четырнадцать, мама зашла как-то к ним в комнату, присела на диван и, маясь, краснея, стала Ленке говорить, насчет того, что вот наступит скоро возраст, и будут у нее женские дела, ну, понимаешь, Лена…

Ленка лежала и молча слушала. Не признаваться же наивной маме, что женские дела у нее уже полгода, и хорошо, что сестра Светка в перерывах между своими турпоходами и лагерями оказалась дома и долго ржала, выслушав насмерть перепуганную Ленку. И научила. Вату в аптеке Ленка покупала сама. Потому что мама время от времени с тихой гордостью говорила о том, что вот у нее северянки, все началось в восемнадцать, и она все еще в куклы играла. И телефонный треп с подругой Ирочкой Ленка подслушала, когда мама с такой же гордостью сообщала, что вот родила Светку, и потом ничего не делала, Ирочка, ну буквально ни-че-го, и через семь лет, пожалуйста — Ленка, и снова — ни-че-го. Ленка сделала для себя вывод, а что у нее спрашивать, такая ее мама святая невинность, все у нее само собой происходило и все правильно, как надо и вовремя.