Елена Блонди - Дискотека. Книга 1 [СИ]

Надо как-то перекантоваться этот час. Не заснуть вдруг, потому что устала сильно, и хоть в коридоре шумно, тут, за полуоткрытой белой дверью стоит своя настороженная тишина. Усыпляет.

Еще посидев на кушетке, она снова походила по комнате, заглянула в маленькую душевую с зарешеченным плафоном на потолке, и, поглядывая на часы, вернулась к столу с посудинами.

«Дистиллат» — тронула пальцем большую стеклянную бутыль с припыленными известкой боками.

«Гипохлорит натрия» — рассказала ей надорванная этикетка на коричневой банке.

«Гидроксид аммония»…

В коридоре кто-то пробежал, с криком и руганью, засигналила где-то далеко машина.

Ленкина тень накрыла стол, и она качнулась, беря в руку маленький знакомый пузырек. На коричневом боку этикетка — перекись водорода. Это ее Рыбка льет на свою дурную башку, чтоб стать похожей на певицу Бонни Тайлер, для Гани. Пузырьков на столе стояла целая толпа, штук, наверное, тридцать. Ленка развлеклась, выстраивая их рядочками, и вздрогнула.

— Звонят, — сказал от двери шелестящий голос Анжелочки, — пойдем.

— Да… — сказала Ленка, и крикнула, — да!

Потому что за спиной частил женский голос, срываясь, все пересказывал одно и то же, ой горе ж, горе какое, та автобус, а побежала, ну горе же, и как теперь, ой горе…

— Алло! — она обхватила трубку обеими руками и прижала к уху так, что оно заболело, — да! Валик? Панч? Это ты?

— Ой, горе, а побежала же, и хрусь, так новый же год, и теперя мне что, ой…

— Сейчас рентген, да ничего, вроде, страшного. Вернетесь со снимком. Лангетку положим. Анжела, возьми женщину.

— Ой горе, а еще ж холодец…

— Але, — сказал в трубке мальчишеский хрипловатый голос и повторил, — але! Малая, это ты, да?

— Письмо, — засмеялась Ленка, глядя на себя в черное оконное стекло — полосатый свитер, волосы по плечам копной и в них лицо с темными размытыми глазами, вдоль щеки черная кость телефонной трубки.

— Я тебе, письмо. Валька.

— А я не получил. Привет.

— А я. Ну. Я не послала. Вот.

Они замолчали вместе, и Ленка все смотрела и смотрела на себя, а позади кричали и ходили, что-то сильно звякало и доктор Гена говорил что-то грозное, а после смеялся.

— Я… — сказали вместе. И засмеялись.

Ленка испугалась какому-то в трубке пиканью и закричала туда, в сложенную ладонь:

— Панч, я приехала. Я завтра, к тебе. Да? Ну, если ты хочешь. Если не, ну ты, может быть. Вот черт.

— Мне Вероника сказала. Павловна. Извините, Вероника Павловна. Ага. Я знаю, Лен.

Он замолчал, и Ленка облизала губы. Конечно. Там наверняка у них праздник. Может, мать приехала к нему. На праздник как раз. А теперь он молчит, боится ее обидеть.

— Я могу обратно, — сказала она тихо. Надеясь, что он не услышал.

Но Валик услышал. Удивился скандально:

— Ты с дуба упала, да?

— Это ты упал, — дрожащим голосом ответила Ленка, — с дуба.

— У меня тебе подарок, — сказал Валик.

И сразу все встало на свои места. Ленка влюбленно смотрела на волосы, на красные и желтые полоски. И лицо такое классное у заоконной Ленки Малой, просто улет-девочка.

Голос Панча понизился и стал совсем тихим, секретным.

— Лен? Вероничка вышла, курить. Ты когда приедешь? Завтра когда? Я тебя встречу, ты скажи только, какой автобус. Пораньше, да? Там есть на десять тридцать.

— Да. Да, конечно! Точно. Ты только не стой на ветру. Ты понял? И не сиди.

— Что?

— На камне не сиди! Чтоб не холодно.

— Ага, Вероника Павловна, — ответил Валик, — да, мы уже. Вам привет от моей сестры. Лен, я передаю, да?

— Уже передал, — засмеялась Ленка.

— Приехивай. Нет, приезжай. Увидишь, я на траве, где валуны.

— Что?

— Увидишь. Завтра.

В трубке запищали гудки и Ленка аккуратно положила ее на массивную коробку с пожелтевшим диском. Повернулась, в тишину, которая, оказалось, стояла за спиной. В комнате было пусто, после рыдающих колянов и причитающих женщин с несваренным холодцом казалось — совсем пусто. Но сидел на стуле у окна доктор Гена, вытянув из-под крахмального, уже измятого и запачканного халата ноги в серых брюках. И, напротив, на кушетке у стены сидела медсестра Анжелочка, медленно вытирая полотенцем маленькие руки с алыми ногтями. Оба смотрели на Ленку и она смутилась, поняв — слушали.

— Ну… Спасибо. Вам. Я пойду, да?

— Куда это? — удивился Гена своим уверенным, но уже слегка усталым голосом, — куда тебя понесет, на ночь глядя? Почти одиннадцать, даже по городу автобусы еле ходят. А пьяни сколько.

Анжелочка усмехнулась, кладя полотенце рядом и разглаживая на коленях халатик. А в коридоре снова топали, и опять кто-то стонал, испуганно ругаясь.

— Так, — распорядился Гена, вставая, — спишь в лаборантской, там за стенкой еще кушетка, перед душевой. Не запирайся, поняла? Ну, стул там типа не суй в ручку дверную. Если Анжела с ног будет валиться, то там отдохнет, в большой комнате ляжет. Да! Заходите. Что у вас?

Толкая очередного травмированного к столу, сел сам, поворачивая лампу на гибкой шее.

— Так. Вилкой, что ли, в носу ковырял?

— Фыво, фафх, — попробовал пациент и замычал, водя по воздуху рукой и страшась тронуть рассеченное лицо.

— Зашьем, — согласился Гена, — одеяла там в шкафчике, и белье чистое. Сбегай в душ и ложись.

— Фего? — удивился раненый.

— Нифего, — ответил Гена, — сейчас будет немножко больно.

Под негодующий вопль Ленка быстро вышла и, свернув, уже медленно пошла среди мертвого сверкания голубенькой плитки.

Он сказал подарок. А ты, лахудра керченская, неделю писала брату письма и складывала их в тайную папочку. Нет, чтоб подумать, о подарке. Ну, на самом деле — подумала. Несколько дней думала, пока ходила в школу, сидела на уроках, слушая, как мается у доски Эдгарчик Русиков. И на переменах думала, пока Викочка то с упоением рассказывала, как Валерчик катал ее на Яве, то убивалась, что на праздник надо сваливать к бабке, аж в Джанкой. И даже сидя с Рыбкой на их «серединке», пыталась придумать, что можно подарить парню в четырнадцать лет (и четыре месяца, почти уже пять), пока Рыбка не обиделась совсем, рассказав Ленке, какая та жуткая эгоистка.

— Мало того, что ты вдруг, хоба, и поехала, а я одна, как последняя дура, на Новый год! Так и сейчас сидишь тут, гав ловишь!

— Ты же с Ганей своим, — попыталась защититься Ленка.

— Та. Он наверняка попрется в кабак с Лилькой. Если бы еще на дискарь, я б туда пошла. Ну, может быть, хотя мать не пустит же. В самый Новый год. А так. Буду сидеть, смотреть огонек по телику.

— Покажут зарубежную эстраду, — утешила ее Ленка, — в четыре утра, как всегда. Посмотришь, там клево. В том году даже эйсидиси показали, прикинь.

— Откуда знаешь? Мы же с тобой…

— В школе кто-то, не помню уже кто.