Елена Блонди - Дискотека. Книга 1 [СИ]

В общем, так и не вышло ничего придумать. Тем более, он такой. Он совсем не такой, как другие. Не было у Ленки таких Панчей, вообще никогда. И как понять, что Валику понравится? А он ей что-то подарит.

Садясь на холодную кушетку, она сунула руки под попу и улыбнулась. Может быть, полная ерунда какая-то. Но все равно, Ленка будет ее любить, эту ерунду. Потому что от Панча.

Маленькие золотистые часики на запястье показывали одиннадцать вечера. Завтра, подумала она, поднимаясь и сильно, до хруста в плечах потягиваясь. Зевнула и улыбнулась черному зеркалу окна. Завтра в это же время почти наступит Новый год. И они будут вместе его встречать.

Еще непонятно, как и где, думала, распахивая дверцу узкого белого шкафа и трогая стопку колючих одеял и холодных простынок, но ей все равно. Офигеть, Ленка Малая. Сорвалась из дома, к черту на рога, ничего не испугалась. И не знаешь, как будет. А все равно — не страшно.

Ленке снилось, что Валик подарил ей черного кота, из той стаи, которую они кормили с Петром и Валечкой. Котик был тощий, с желтыми большими глазами. Ленка прижала его к животу, потрогала пальцем маленький лоб и острые ушки. Хотела что-то сказать. Но через сон услышала голоса и проснулась, резко открывая глаза в полумрак, полный косых теней и неяркого света, что падал в дверной проем.

— А-а-а, — сказал низкий голос, задыхаясь, — да, ну… давай же, черт, вот блядь, да-вай.

Ленка потянула к подбородку колючее одеяло. И вдруг пожалела, что сняла вельветки, лежит тут, в чужой комнате, в одних трусах и даже лифчик сняла, сперва расстегнула, а он мешался, резал подмышками, и в полусне стащила, сунула под тощую подушку.

— С-сучий сын, давай, скотина паршивая! Ну? Ну-ну-ну… а-а-а…

— Ти-ше!

Там, за проемом что-то происходило, невидимое, меняло свет, бросая и шевеля тени. И эти звуки. Будто двое дрались, сминая другу другу лица и тела, стараясь, чтоб тихо. И не получалось, чтоб совсем тихо.

— А-ха-а-а… прорезался мужской голос, повышаясь и делаясь громче. И умолк, когда следом женский прошипел с яростным облегчением:

— Да-а-а! Да тише ты.

Ленка медленно повернула голову. В полосе окна, выступающей в проем, увидела. Там, где недавно отражалось ее счастливое и усталое лицо, плечи в полосках, сейчас виделись две переплетенные лежащие фигуры, светлые на черном, шевелились без перерыва, все быстрее, и не было голов и плеч, а только бедра, и вытянутая вверх нога с напряженно согнутой ступней.

— Что, — шипел женский голос, — нравится, да? Что лежит там, нравится тебе? Ты козлище, я думала, уже никогда. А ты вон как. Вот что тебе надо.

Второй голос молчал, шевеление не прекращалось, а делалось быстрее, и вдруг все скрутилось в один комок — движение, голоса, скрип и шорохи. И перестало. Сразу.

Потянулось тихое, и от этого ужасно медленное время, полное хриплого дыхания и мерных капель за тонкой стенкой душа. У Ленки вдруг все заболело, от напряжения и неловкой позы. Она открыла рот, хватанула воздуха, чтоб утишить гулкое сердце, боясь, вдруг они там, эти двое, что трахаются на тахте, услышат ее.

Отражение зашевелилось, и на месте сплетенных лежащих тел выплыло, поднимаясь, одно. — Поднялись руки к длинным темным волосам, что-то там делая неясное, наверное, закручивали.

— Мыться пойдешь? — сказал тихий голос доктора Гены.

— Некогда. Вставай уже.

Отражение встало совсем, потягиваясь и отводя невидимую ногу, наверное, она искала тапочек, догадалась Ленка, не имея сил отвести взгляда от балетных движений. В черном стекле женская фигура была хорошо видна, чуть искаженная от кривизны стекла, и еще — цвет такой, странный, как будто это картина. По черному — маслом.

Сдвинулась. И рядом встала мужская.

— А я пойду.

— Ах ты козлище, — женщина натягивала трусики, вела руки за спину, застегивая белый лифчик и внимательно, как Ленка, рассматривая себя в зеркале-стекле. Кинула на себя халатик, туго затягивая. И стала повязывать на собранные волосы косынку.

Гена обнял ее сзади, закрыв от Ленки собой, уже не отраженным, а видным через проем большим голым телом, задом, припорошенным чернотой (волосы, догадалась она, он черный весь, как… как горилла), широкими ногами, обрезанными выше колена тенью.

И отпустив, повернулся. Ленка закрыла глаза так, что заболели веки и поплыли по черному фиолетовые круги. Почти у лица прошли тихие тяжелые шаги, скрипнула деревянная дверца и зашумела вода, поплескивая.

Через несколько минут шум прекратился, и шаги прошли обратно, обдавая Ленку запахом мыла и распаренной кожи.

— Спит? — низкий голос, который ругал доктора последними словами, изменился, и Ленка приоткрыла глаза. И рот тоже. В стекле стояла Анжелочка, невидная, блеклая, никакая, вся из халатика и косынки.

— Еще бы. Набегалась, устала, дрыхнет. Как тот щенок.

— Стареешь, Геночка, — голос был тихим, но в тишине слышался ясно, шелестел, как листья под ногами, — на малолеток потянуло. Теперь будешь племянниц сюда таскать? Типа племянниц.

Гена натягивал брюки, сидя на тахте, ерошил черные волосы.

— Не шипи. Плохо тебе, что ли? Кончила хорошо, как раньше. А эта, угу нужен я ей. Она себе завела игрушку, пацана, брат типа. Она мне типа племяшка, а он ей типа брат. Ты не видела. Красив, девкам погибель.

В сумраке раздался смешок.

— Думал, научу ее чему, чтоб она его научила. Чтоб не испортила парню первый раз. Хотя там своих барышень полный санаторий, может уже…

Ленка сглотнула и закрыла глаза, чтоб хотя бы не видеть. Уши бы закрыть, но они услышат, если пошевелиться.

— О, пора нам, зайка. Орут.

Издалека накатывал уже знакомый шум и суета, чей-то сердитый говор, шаги.

Хлопнула дверь, и в лаборантской встала тишина. Ленка открыла глаза и медленно села. Пугаясь, посмотрела в проем, а вдруг они оставили свои отражения и теперь до самого утра в стекле будут и будут голые тела, одним комком. Но стекло чернело, держа на себе белые кляксы побелки.

Ленка нащупала босой ногой сваленные сапожки, натянула их, морщась от прикосновения к голым ступням. И встала, туго накручивая простыню. Ужасно хотелось в туалет, так сильно, что одеваться и бежать в коридор — не успеть. А еще там люди. И эти двое тоже. Анжелочка вдруг поведет мимо кого-то на рентген и посмотрит на Ленку со своей тайной усмешечкой. И Ленке уже понятно, что за ней прячется.

Она пошла к душу, стукая каблуками и подворачивая ноги. Торопясь, скинула сапоги, ступила босыми ногами на пупырчатый металл поддона, стащила простыню, кидая ее на фанерную стеночку. И открыла воду.

Через три минуты вышла. Снова закутанная с опаской двинулась к узкому шкафу, взять сухую простыню. Хмурилась, вспоминая тихую беседу. Ну, какой козел! Анжелочка правильно его приложила, именно козел. Хотел, значит, Ленку научить, чтоб она потом — Валика. Да Панч ей брат! И все. И баста. Идите вы лесом, со всей вашей взрослой жизнью! Правильно она накричала там, в квартире его. Ссут, что малолетки наделают всякого говна, а сами? Мало того, что сами, так еще и лезут, к малолеткам. Казлы! Козел Гена, со своим Кокошей.