Елена Блонди - Дискотека. Книга 2 [СИ]

Ленка успела подумать, наверно, у меня точно такое же лицо, совсем глупое. А больше ничего не подумала, только услышала собственный хриплый голос:

— Нашелся?

— Что? — Лариса повела плечами — пиджак перекосился и съезжал с одного плеча, а поставить чемодан на вытоптанную траву она, наверное, не додумалась.

— Сын. Ваш.

— Да… — у нее перестал дрожать голос, лицо разгладилось, посветлело, будто тучки утащили свои тени, и солнце засветило уверенно, устойчиво:

— Я и шла сказать па… Сергею Матвеевичу. Я позвонила опять, он, оказывается, заехал к товарищу, и оттуда уже домой, через три дня. Или четыре. Такое счастье.

— Хорошо.

Ленка повернулась и снова ушла за контейнер, пошла обратно, еле волоча гудящие ноги, ругая себя за глупое поведение и одновременно радуясь, что с чертовым Валиком все в порядке.

— Вот и все, Малая, — сказала вполголоса наставительно, — вот, и, все… живи уже дальше.

На автовокзале все сложилось очень хорошо, никакой Анны Петровны Ленка найти не сумела, кругом были толпы летнего народа, груженые сумками и чемоданами, орущие на орущих детей и ругающие кассиров, шоферов и диспетчеров. Но когда ее затолкали в угол к диспетчерской и она, спросив, рассказала, что ей поменять билет, он тут же кому-то понадобился, Ленку взяла на буксир огромная тетка с громким голосом, протащила куда надо и сама все сделала. Через десять минут Ленка внезапно оказалась в автобусе, сжимая в потной руке новый билетик и ощупывая почти забытую в толчее сумку — на месте.

Автобус ехал, трясся, подпрыгивал, лязгал дверями, везя Ленку через выгорающую степь к Симферополю, останавливался, кого-то выпускал, а других принимал в душное нутро. А она, сидя у пыльного окна, мрачно смотрела на бегущую ленту пейзажа. И маялась тем, что не смогла нормально попрощаться с отцом. Полгода, его не будет снова полгода, а Ленка и поехала ведь не к нему, а узнать про Валика, и психанула там, если честно, не из-за Ларисы и их отношений, а опять — услышав про Ниночку-каратистку. И вот он ушел в рейс. Все вышло — сикось-накось и наперекосяк. На дне косметички, сложенное в тугую четвертушку, лежало письмо. Ленка решила, распечатывать его не будет. И так все паршиво, а тут еще читать, как он начнет оправдываться и молоть всякую чушь про «вырастешь поймешь»…

Лучше она напишет ему сама, решила Ленка дальше, а то вечно руки не доходили, нормальное письмо написать, только бегали с Рыбкой отправлять телеграммы, считали, на сколько трехкопеечных слов хватит мелочи.

Дома усталую Ленку встретила сестра, открыла и, придерживая на груди халат, ушла в туалет, закричала оттуда:

— Нагулялась? Не тремти, я тебя прикрыла, как договорились. Мать думает, ты завтра только.

Зашумев водой, вышла, прижимая ко рту руку. Передернулась на пороге кухни, где Ленка, стоя, делала себе бутерброд с баклажанной икрой. Отворачиваясь от стола, не видеть, как шлепается ложка с коричневой массой на серый хлеб, рассказала, усаживаясь у стены:

— Меня снова на сохранение. Наверное, завтра с утра залягу. Две недели. Забодали уже. А ты чего, родной сестре не расскажешь, куда тебя носило с ночевкой? А чего раньше вернулась? Сестре вдруг посоветует чего хорошего?

— Сестре, я потом расскажу, ладно? — попросила Ленка через хлеб и икру.

Светлана кивнула.

— Ладно. Пусть потом. Но пока мать думает, что у тебя экскурсия, и пока Жорки нету, его на рыбалку взяли, сестре тебе советует догулять свой кусок свободы. Мать вернется совсем вечером, а у вас все же выпускной. Можешь завеяться с ночевкой, ну вы все равно там рассветы всякие встречать рванете.

Обе посмотрели на часы, тикающие на стенке. Ленка удивилась, доедая бутерброд, такой уже долгий день, и в нем столько всего, а на самом деле семь часов вечера?

— Там с пяти начало, — попробовала возразить.

Светища покачала головой, снова стягивая на груди атласный халат:

— Плевать. Они с пяти, а ты явишься королевой — самая свежая, вся такая таинственная…

Ленка хмыкнула. Слишком уж свежей, да еще королевой она себя не ощущала. Но оставаться дома и мучиться мыслями про Валика и его девочку — совсем тошно. Да что за черт, рассердилась она на себя, уходя в комнату переодеваться, я уже совсем взрослая, у меня секс, у меня — мужчина. Крутой, между прочим, и красивый. И ему — двадцать восемь лет! А я дергаюсь из-за пацана пятнадцатилетнего! Скажи кому, засмеют же.

Разложив на диване прозрачное платье и шелковый сарафанчик, Ленка вытащила бережно хранимые кружевные трусики, импортные, купленные на толкучке специально под это платье, устроила их рядом с платьем и, замотавшись в большое полотенце, отправилась в ванную. Сейчас она свирепо жалела, что так и не решилась признаться Рыбке о том, как закрутилось у них с Валиком, а ведь раза три была совсем готова рассказать. Но побоялась Олиных безапелляционных высказываний и вот теперь мучается одна. Совсем паршиво в одиночку, думала Ленка, вспенивая на голове шампунь, вот про Рыбкины горести и радости я все знаю, а от нее, получается, шифровалась. Выходит, я не могу на нее обижаться, за то, что секретно исчезла из школы? Сама поступаю точно так же…

— Мала-мала, — Светкин голос пробился через шум воды, — вылазь, к телефону тебя. Кто? Хороший такой баритон. Давай мухой, а то вместо тебя все скажу!

— Да, — сказала Ленка, придерживая падающее полотенце, — привет, Сереж. Да не знаю. Вообще не хотела. Ну решила, ладно. Пойду. Что?

— Правильно решила, — одобрил в трубке голос Кинга, — а мне как раз сегодня туда и надо. Приедем, я тебя заберу, идет? В одиннадцать примерно. Ночь вместе догуляем.

— Во-от! — одобрительно закивала Светища, когда Ленка распахнула двери в комнату, аккуратно ставя ноги в босоножках на шпильках, — это я понимаю, это ты выросла очень даже ничего существо.

— А платье?

Ленка подхватила широкий подол, медленно подняла прозрачными крыльями, изгибаясь и красиво ставя ноги в сестриных босоножках.

— Платье супер. Я тебе тушь свою дам. Резинки надо?

— Какие? А, — испугалась Ленка, — да нет, ты чего. Не надо.

— Сам покупает? Ну, молодец, чего уж.

— Светища, перестань!

— Ой, нежные мы какие. Ладно, давай фен, я тебе на башке красату наведу. А этот твой с баритоном, он кто? Любишь его?

— Нет, — призналась Ленка, осторожно пожимая плечами, по которым сестра под гудение фена раскладывала завитые локоны, — только не надо мне моралей читать, хорошо?

— У меня мораль одна, Мала-мала, и ты ее знаешь. Чтоб резинки — были.

Когда Ленка была совсем готова, сестра покрутила ее, оглядывая. И улыбаясь, пихнула к дверям, суя в руку сложенную бумажку.

— Пятерка тебе, на гульки и таксо. Иди уже.

— Не хочу, — расстроилась Ленка, — одна, как дура. Попрусь сейчас на автобус. В платье.