Елена Блонди - Ястребиная бухта, или Приключения Вероники [СИ]

Токай уже подходил к машине, когда она, выскользнув с другой стороны, проплыла по тротуару, мгновенно теряясь в черных и солнечных пятнах, что разбрасывал огромный платан, под которым шли прохожие.

— Олег! — за ее спиной недовольно крикнул знакомый голос, — время! Ажурные босоножки ступали, отсчитывая еще одно время. Рядом, обгоняя, шли люди, говорили или молчали. Ласочка отступила к другому дереву, что стояло в череде таких же спокойных гигантов, подвернула ногу, хватаясь за шершавый ствол в гладких пятнах. Пятна. Они вокруг. Всякие. И в ее голове тоже. Как можно было забыть, начала ли она свою новую жизнь? Прав был Токай — недотыкомка… Проваливаясь каблуками в рыхлую землю, обошла дерево и встала, облизывая губы. Зачем ей фарш, если она даже не поймет, а началась ли эта жизнь? Нет. Не нужен фарш. Она не такая. Она вообще — не она.

Даже шофер-идиот это понял. И за секунду до полного кромешного отчаяния — ничего не сумела, не сделала, не справилась, — за стволом ахнуло, рявкнуло, ощутимо подвинув воздух, вернее, будто всосав его этим ахом, оставляя в дыре тишину. Сердце ударило в грудь. Ласочка медленно сделала шаг. А на втором шаге тишина кончилась, и в дыру устремились женские вопли, крики мужчин, вопли сигнализации. Хватаясь за дерево слабыми руками, она выглянула. Моргнула, пытаясь разглядеть хоть что-то в скачущих пятнах и мечущихся фигурах. Чертово солнце! Чертовы люди. Кто-то пробежал мимо, с криком призывая милицию. Механически равнодушно выли сирены. Неуверенно улыбнувшись, Ласочка отцепилась от дерева и подошла к самому краю тротуара. Вокруг суетились люди, вытягивая шеи и показывая руками. Она присмотрелась, нахмурившись. Опель стоял, все так же испятнанный солнцем и чернью. Ах, паршивый отличник Димон! Ну ладно… она знает, что ему сделать.

— Двое! — запричитал рядом женский голос, — ой, мамочки, тама двое в машини-то. И куска не осталось. Мимо проехала скорая, нарядно сверкая белым и красным глянцем, торопилась, будто опаздывая на праздник.

— А машина почти и целая, — хмуро отозвался мужской голос, — все внутри. Каша.

— Разборки опять.

— Господи, да как жить-то? У меня Вадик тут в школу ходит же, как раз тут вот.

— А кто? Не слышали, кто? Это не Корыта ребята?

— Да хрен разбери. Колька говорит, шофер там бегал, стекло протирал. А Колька не местный же, не знает, ну менты вон едут уже. Ласочка опустила лицо. Уголки рта подергивались, поднимаясь в неудержимой улыбке. Недотыкомка, говоришь? Ну-ну.

— Вам плохо? Толя, иди сюда, вон девочке плохо, помоги под руку.

— Ничего, — шепотом сказала Ласочка, ступая на тротуар дрожащими ногами, — ничего, спасибо. Я… — и она, никого не видя, извинительно провела рукой по животу. Горячая влажная рука обхватила плечи. Толстуха в крепдешиновом платье, расталкивая толпу, отвела ее в тень под козырьком магазина.

— Ты не лезь. Не лезь туда. Господи, сама ж еще дите! Позвонить, может кому?

— Спасибо. Я живу рядом. Я дойду, потихоньку.

— Иди. Не нужно тута. Та завтра все уж будут знать. Иди, милая. Сама дойдешь?

— Да.

Когда Токай, покачивая на большом пальце петлю кожаной сумочки-барсетки, уселся на переднее сиденье, и крикнул шоферу недовольно:

— Олег! Время! тот подбежал, пыхтя и сокрушенно разводя руками, уселся за руль, сунул ключи в замок, вытирая рукой потный лоб.

— Я сигарет только, я мухой, пока Марьяна сидела.

— Поехали.

— А ее не будем ждать?

— Ее? — Токай удивленно повернулся к шоферу, — кого ее?

— Так Марьяну же. Только вот была тут, — Олег послушно повернул ключ, мотор плавно загудел. Токай сел поудобнее, и с удовольствием поворачивая сильное тело, захлопнул дверь.

— Ты что плетешь? Она из дома не выходила. Постой… Ты о ком это сейчас? Олег открыл рот. И их будущее превратилось в ахнувшее месиво внутри мягкого импортного салона.

На конечной остановке Ласочка выскочила из автобуса. Открывая сумочку, вошла в пустой магазинчик, заставленный вдоль стен картонными коробками. Купила бутылку лимонада, ссыпала в сумочку сдачу с последней купюры. Вышла и выхлебала прохладную сахарную водицу с синтетическим привкусом, пристанывая от удовольствия. Швырнула в урну и, помахивая сумочкой, пошла от города по обочине грязного шоссе мимо складов, украшенных вывесками о продаже тротуарного камня, черепицы и строительных панелей. Навстречу ей мерно двигались грузовые машины, грязные и огромные, с коробами прицепов, ревели, обдавая жаром и белесой дорожной пылью. Почти все водители сигналили, скаля с верхотуры зубы. Она кивала. Ноги устали и на перекрестке она перешла на другую сторону. Сняла босоножки, зацепила пальцем тонкие ремешки. Босые ноги колола мелкая щебенка. Но это нестрашно. Ласочка сделала всего пару десятков шагов, когда обгоняя ее, огромный автомобиль с белой длинной коробкой прицепа, проревев, встал. Высоко над черной стриженой головой распахнулась массивная дверца.

— Куда едем? — прокричал мужской голос. Она протянула руку и взлетела босыми ногами по горячим ступеням.

Упала на кожаный залоснившийся диван, оглядывая большой салон, и лысоватого дядьку лет сорока в рубашке с засученными рукавами.

— Ух, ты ж! Машина грозно завыла. Внизу кинулась под огромные колеса пыльная лента асфальта.

— Что, в первый раз так катаешься? — дядька оскалился, показывая желтоватые прокуренные зубы.

— Да! — прокричала она, смеясь скорости и высоте, — да!

— Звать как?

— Леся.

— Славно. Меня — Эдик. А лет тебе сколько? Она сбоку посмотрела на его небритый подбородок, кривой нос и сухую шею в вороте старой рубахи.

— Восемнадцать.

— Пойдет, — Эдик кивнул и, наклоняясь, протянул руку, похлопал ее по голой коленке. Ласочка-Леся подвинулась, чтоб ему было удобнее. За высокой спинкой кто-то заворочался, кашляя и матерясь.

— Иван. Проснется скоро. Значит, в первый раз? Тебе понравится, Леся. Мы мальчики хорошие. Она кивнула. Эдик пошарил рукой между сидений и вытащил пакет. Она вздрогнула, точно такой пакет, как остался в машине Токая.

— Открой. Сюрприз. Машину тряхнуло, пакет на коленях Леси раскрылся сам, и оттуда покатились, сверкая тугими атласными бочками, оранжевые мандарины.

Она ахнула, ловя яркие шарики, и засмеялась. Эдик довольно кивнул.

— Ешь. Раньше, помнишь, только на Новый год. А щас есть деньги — есть праздник. Когда захочешь.

Леся выбрала самый большой, нестерпимо оранжевый, с толстой, уже отходящей скорлупой шкурки. Очистила, с наслаждением вдыхая запах елки и стеклянных игрушек. И стала есть, разглядывая в окно дорогу к своей новой жизни.

Когда внизу, под окнами нарядной многоэтажки ахнул глухой взрыв и через минуту послышались далекие крики и гудение сирен, Марьяна смеялась, держа на весу руку с растопыренными пальцами. Ногти сверкали свежим перламутром.