Елена Блонди - Ястребиная бухта, или Приключения Вероники [СИ]

Покачавшись в воде, она отдохнула, и, опуская ноги в ясно ощущаемую глубину, медленно, экономя силы, поплыла обратно. Через неделю Митя Левицкий устраивает открытие своего летнего ресторанчика. Как он выразился, когда они с Васькой приезжали приглашать, — в тестовом режиме.

— Пару недель поработаем, все проверим и тогда уже до весны, — сказал важно, краснея круглым лицом, — хочу, чтоб в сезон сразу все пучком. И Василина закивала, не сводя с него синих очей под густо накрашенными ресницами. Ника тогда подумала, ну вот посидели бы вместе, все вместе. И — Марьяна. Вот было бы замечательно! Вода снова журчала у лица, становилась там, внизу, тугой, не хотела отпускать уставшие ноги. Фотий ругался, когда уплывала далеко, но так здорово качаться в огромной чаше воды, когда вокруг совсем никого. Ника снова легла, глядя в светлое небо и чуть пошевеливая ногами. В следующий раз нужно в ластах поплыть, но тогда она рискует увлечься и очнется где-нибудь в Таганрогском заливе на другой стороне Азова. Надо подумать о чем-то, чтоб не о расстоянии до берега, это помогает. И снова плывя, Ника думала о странной тетке Иванне, которую привез на блестящей иномарке молчаливый услужливый шофер. Тетка вылезла из машины, с рук ее тут же спрыгнула тощая дрожащая собачонка, увидела Степана и, заходясь пронзительным лаем, кинулась выяснять отношения.

— Ах ты, сволочь, — завопила тетка, и Нике вспомнилась баба Таня, Федьки Константиныча мать. Как и тогда, смачные эпитеты были не ей.

— Не трожь котика, мерзавка! Галатея, быстро к мами! И обращаясь к Нике, успокоила:

— Не волнуйтеся, погоняет и придет. Целый будет ваш котик.

— Это смотря кто еще кого погоняет, — ревниво встрял Пашка, выходя на крыльцо и с удивлением осматривая люрексовые волны и бархатные складки, блестящее припудренное лицо и кольца на толстых пальцах. Один палец поднялся, уставясь ему в грудь.

— Фотий? — грозно вопросила гостья. Пашка опешил и на всякий случай отступил.

— Вы ко мне? — Фотий вышел из ангара и встал рядом с Никой, вытирая руки. Гостья цепко оглядела пару и нахмурилась. Покачала головой, о чем-то размышляя, снова уставилась на Пашку, и тот независимо задрал подбородок. Приведя мысли в порядок, гостья с явным облегчением улыбнулась, показывая мелкие, с золотыми коронками по бокам, зубы.

— Ясно. Ну, значит так. Зовут меня Феодора Иванна, приехала я из…

— Иванна? — в голосе Пашки звучало восхищение. За крыльцом грозно орал Степан и мелко лаяла мерзавка Галатея.

— А знаешь, что ли? — польщенная Иванна поправила башню рыжих волос, сверкая кольцами и камушками в шпильках.

— Ха! Кто же в Симфе не знает Иванну! Да я…

— Ладно. Потом доскажешь. Мне нужно с Фотием поговорить. Толстенький палец встал торчком:

— Наедине! Фотий кивнул и направился к пиратской веранде, по пути свирепо лицом приказав Пашке — никаких шпионских штучек.

— Сын твой, что ли? — переваливаясь, Иванна взошла в распахнутые легкие двери, — а малая тебе жена, да? Двери захлопнулись, и из-за фестонов рыбацкой сетки сразу полилась невнятная негромкая беседа. А Пашка шепотом рассказывал Нике, о том, кто такая Иванна, властительница нескольких баров, где моряки, прилетая из дальних морей в симферопольский аэропорт, спускают, бывает, всю заработанную за год валюту. Уехала Иванна сразу, отказавшись от чая и прижимая к большой груди удовлетворенную общением Галатею. А Фотий скупо и коротко пересказал им ошеломляющие новости. О смерти Токая, о том, как таскали их в милицию. И что все, в конце-концов, разрешилось, но возвращаться Марьяна не захотела, ни в богатую квартиру, ни в бухту к прежней жизни. Живет где-то у подруги, работает в маленькой забегаловке на кухне, и попросила Иванну не трогать ее пока и никому ничего не говорить.

— А тебе вот сказала, мужику, — ревниво отметила Ника, — нарушила женское братство, эхе-хе.

— Она старая и умная, Никуся, не ругайся. В минуту нас всех вычислила и просчитала. Давай ей поверим и немножко подождем.

Говорит, Марьяна вернется. Он улыбнулся задумчиво.

— Она ее называет — Машенька. Кажется, у Марьяны появился еще один родной человек.

Воспоминания держали Нику на плаву. И она сама не заметила, как синева под ней сменилась разноцветными пятнами — в неглубокой уже воде лежали темные камни, зеленые камни, белые камни, желтел между ними песок. Скоро можно встать солдатиком, проверяя, близко ли дно.

Ника вгляделась в складчатый бетонный язык посреди бухты. Кто-то сидит там, маленький, отсюда не разобрать. И глаза после соленой воды не щурятся никак. Продавливая мокрыми ступнями теплый песок, медленно пошла к насиженному месту, упала на коленки рядом со старым покрывалом, на котором сидели уже двое — Фотий пришел и сел возле сына, в такую же позу, обхватив рукой колено, а другую положив рядом. Только у Пашки рука лежала на старом облезлом бинокле.

— А вы что как засватанные? — Ника повалилась ничком, отжимая себя о коврик, — о-о-о, кайф какой…

— Марьяна, — сказал Фотий, — пришла. Ника вскочила на колени, пристально глядя на далекие плиты.

Нашарила бинокль, вывернула его из-под Пашкиной руки, прижала к мокрым глазам. Маленькая фигурка прыгнула ближе. Коленки, с острым лежащим на них подбородком, черные волосы, закрывают скулы. Руки вокруг коленей впереплет, так что не видно, что там надето на ней, что-то простое совсем, какое-то платьишко. И рядом валяется куртка, та самая, с широкими кожаными плечами. Задрожав, фигурка размылась и помутнела.

Отнимая бинокль, Ника вытерла мокрые глаза, как ребенок, пальцами.

— Господи! Как хорошо. Паша! Ты чего сидишь? Иди, давай, ну? Пашка встал одновременно с Никой, а та танцевала от нетерпения, толкая его в плечо, и дрожа губами, расплывалась в улыбке. Фотий, покусывая травинку, смотрел на них снизу. И Ника замерла, вопросительно глядя, как Пашка, сутуля широкие плечи, неохотно делает шаг, кажется, только чтоб отодвинуться от ее требовательной руки.

— Ну? Что же ты? Медленно пошел, загребая рыхлый песок босыми ногами. С коричневой спины отклеивались крупные белые и желтые песчинки. Поднимая руку, и с локтя тоже ссыпался редкий песок, Пашка нещадно продрал пятерней лохматые, напрочь выгоревшие патлы. И резко повернувшись, сел снова, подтянул ноги, так же, как там на плите Марьяна, уткнул в колени подбородок, обхватывая их руками.

— Не могу, — голос прозвучал глухо и сердито, — не пойду я.

— Фотий, — Ника с мольбой посмотрела на мужа, — она же знает, видит, что мы тут. Сидим! Ну, чего он? Пусть идет, нельзя так! Нельзя бросать ее!

— Не пойду! — крикнул Пашка, вскочил и пошел к лестнице, отворачиваясь от далеких плит.

— Ты иди! — зло приказала Ника, — да скорее же! Свалились на мою голову, нежные какие! Фотий покачал головой.