Мадлен Тьен - Не говори, что у нас ничего нет

— Даже не дышите! — сказал фотограф. — Погодите, погодите…

Она уставилась куда-то за его правое ухо, где трое стройных парней в одинаковых ветровках стояли под огромным транспарантом «Прилежно учиться и улучшать показатели каждый день!». Я должна добиться успеха, подумала она. Но что значит прийти к успеху? С годами она пришла к выводу, что добиться успеха — это быть совершенно одинаковым что внутри, что снаружи. В конце концов, что считать несчастьем, как не такое существование, когда внутри ты кто-то — или что-то — совсем другой? С самого детства она читала дневник Воробушка, который отец писал и каждую неделю сдавал начальству. До 1978 года ее отец считался преступным элементом, но, с таким-то скучным дневником, правонарушителем он точно не был. И только теперь Ай Мин поняла, что все это время недооценивала Тихую Птичку.

Даже Большая Матушка понятия не имела о кипе писем из-за границы, спрятанных в конверт пластинки Гленна Гульда. Сперва Ай Мин привлекли марки: такие на них были роскошные пейзажи канадских гор и замерзших морей, такая плотная западная бумага. Ты пишешь? Пришлешь мне последние свои сочинения? Любимый мой Воробушек, я постоянно думаю о тебе. Кто была эта Цзян Кай и как она выглядела? Как вообще у Тихой Птички могла быть тайная возлюбленная?

Фотограф громко хлопнул затвором.

— Вот и славно, — сказал Воробушек. — Готово!

Он обернулся к Ай Мин. На его рабочей рубашке осела крошечная пушинка, которую Ай Мин и сняла.

Лин посчитала монеты в кошельке и вручила их фотографу. Монеты щелкнули, как горсть бобов.

Воробушек показал на паривший в небе воздушный змей в форме дракона. Он, судя по всему, не понимал, что Ай Мин уже выросла и так просто ее не отвлечь.

— Красота какая.

Дома, в крохотной комнатке, служившей ей кабинетом, Ай Мин углубилась в журналы. Не в те, приторных цветов, женские журналы, что начали было появляться в пекинских киосках, а в серьезные — вроде «Да состязаются естественные науки!». Она питала склонность к теории вероятности и к Римановым симметричным пространствам, которые и продолжала изучать, совершенно забросив политологию и английский — что и стало ее первым в жизни проваленным экзаменом. По соседству с ними жила Лу Ивэнь — модница-первокурсница из Пекинского педагогического. Она дала Ай Мин почитать «Китайский экзаменационный ад: государственные экзамены в императорском Китае» Миядзаки. Книга была толстая. Ивэнь рассмеялась и сказала, что ей она больше не нужна. Теперь же Ай Мин бросила испепеляющий взгляд на свой письменный стол и остро ощутила смехотворность этого всего. Высоченные стопки книг вокруг нее выстроились в целый футуристический город. Она спряталась за ними и задремала; мысли ее пересекали друг другу путь, точно самолеты в небе. Голос в голове бессмысленно повторял: «Ивэнь воздушная, как облачко».

— Центральный комитет Коммунистической партии Китая с глубокой скорбью сообщает…

Ай Мин повернулась и подмяла щекой страницу «Естественных наук», протянула руку смахнуть ту с лица.

— Испытанный, верный борец за коммунизм, Ху Яобан, великий пролетарский революционер…

Большая Матушка Нож, мутно подумала она, бурчала себе под нос «яо бан», когда отскребала их единственный горшок для варки риса. Слова эти означали «великолепная страна», а еще так же звали генсека партии. Опороченного, бывшего генсека.

— Были приняты все возможные меры по спасению его жизни…

Ай Мин открыла глаза.

— В семь часов пятьдесят три минуты утра, пятнадцатого апреля тысяча девятьсот восемьдесят девятого года, в возрасте семидесяти трех лет он скончался.

Стул подвинулся. Скрип дерева по деревянному полу донесся словно из самых ее костей. Одно плечо горело от боли, а другое словно растянулось и стало очень длинным. Ай Мин показалось, что она слышит рыдания. Плач приблизился; он вошел вместе с дождем, что капал на бетонный тротуар за дверью и дотемна тот вымочил. Была суббота, но оба ее родителя ушли на работу. Она подошла и растянулась на их кровати, чересчур не находя себе места, чтобы учиться, и долго смотрела на дождь.

Когда Воробушек пришел с завода, то первым делом включил домашнее радио, хотя и соседское им было прекрасно слышно. Он попал под дождь, и мокрые волосы жалко облепили его лоб. Ай Мин взяла полотенце и принялась вытирать Воробушку голову.

— Что ты сегодня учила? — приглушенно спросил он.

— Все подряд. А мы цветы на площадь Тяньаньмэнь понесем?

Он отвел с лица уголок полотенца.

— Цветы?

— Ну смотри, все соседи их делают. — Из окон было видно, что происходило в домах по ту сторону узкого проулка, а еще можно было заглянуть в комнаты, примыкавшие к их кухне; там семейство Гуа складывало из бумаги белые хризантемы, символ траура. — Для товарища Ху Яобана! Он сегодня умер вообще-то.

— М-м, — сказал Воробушек.

Он наклонил голову набок, пытаясь вытряхнуть воду из уха. Теперь его волосы стояли дыбом, и он походил на дельфина.

— Знаешь, — беспечно сказала Ай Мин, — когда его спросили, в какой области политика Председателя Мао еще может быть актуальна для Китая, Ху Яобан сказал: «Думаю, ни в какой».

— Лучше бы тебе такого не повторять.

— Если генсеку можно, то почему мне нельзя?

Отец выпрямился.

— А с каких это пор ты у нас генсек? И разве он не попал под чистку?

Хунвейбины орали по радио бредовые лозунги про опороченного Ху Яобана. То были шестидесятые, когда Ай Мин еще не родилась, и безумная звукозапись уже через несколько секунд уступила место лучшим дням. Вот он, Воробушек, в новой экономической зоне, вот он на северо-западе вместе с членами партии. После культурной революции и падения Банды четырех товарищ Ху трудился над реабилитацией ложно обвиненных… Он посетил более 1500 уездов и сел, до самых отдаленных районов Синьцзяна и Внутренней Монголии, дабы убедиться, как проявляет себя политика партии в жизни народа…

Дождь полил еще сильнее. Ай Мин неторопливо чистила апельсин.

По переулку прошла Ивэнь в новеньком розовом платье, покачивавшемся на ходу вокруг бедер и парившем над длинными бледными ногами. Ай Мин почувствовала себя уязвимой — как чищеный апельсин, который держала в руке. Они были одного возраста, но по сравнению с Ивэнь, уже настоящей студенткой, Ай Мин была всего лишь ребенком. У Ивэнь был переносной кассетный магнитофон, и на ходу она всегда слушала музыку. Слушать музыку, которую никто больше не мог услышать, было очень современно и до мозга костей по-западному. Частная музыка вела к частным мыслям. Частные мысли вели к частным желаниям, их частному исполнению — или частному голоду, к целой частной вселенной, скрытой от родителей, семьи и общества.