Али Смит - Зима

— Каких личностей? — говорит она. — Отслеживания кого?

Он говорит ей, что отслеживание обычно помогает поддерживать порядок.

Он намекает, что ему известно о том, что она знает: существует такая вещь, как правда, и осторожное отслеживание близких нам людей, которых можно расположить (или не расположить) где-то на довольно обширной шкале между интересной личностью и радикальным активистом, порой играет решающую роль при опровержении их участия в определенных событиях.

— Иными словами, может порой практически искупить их грехи, — говорит он.

— Искупить грехи, — говорит она.

— Очень хорошее выражение, — говорит мужчина.

— Вы же знаете, что я больше не католичка? — говорит она.

Он обезоруживающе улыбается и с теплотой кивает, словно одобряя все, что она когда-либо совершала.

Он и впрямь кажется очень милым человеком.

— Кем бы вы ни были, — говорит она, — я хочу, чтобы вы покинули мой дом сейчас же.

— Квартиру, — говорит он. — Правильное наименование этого помещения — квартира. Или апартаменты, если бы мы находились за океаном. Между прочим, она милая. Уютная.

Он сгребает фотографии и документы и достает из кармана кусок картона или бумаги. Кладет его на стол.

— На тот случай, если вам нужно будет связаться, — говорит он. — Спросите мистера Барта. И подумайте над этим. Это не займет много сил. Нам всего лишь нужно знать простые вещи. Кто, где, когда. Совершенно безобидно. Ведь в конце концов… Разгадка тайн жизни…

— В чем? — говорит она.

— Простите? — говорит она.

— В чем разгадка тайн жизни, по вашему мнению? — говорит она.

— Разгадка — в вопросе. — Незваный гость по-прежнему сидит за столом. — А вопрос звучит так: «В какой миф мы предпочитаем верить?»

— А теперь я выпровожу вас из здания, мистер Барт, — говорит она.

— Ой нет, мистер Барт — это не я, — говорит он.

— Значит, мистер Барт — это человек в «эм-джи»? — говорит она.

— Не имею ни малейшего представления, — говорит он.

— Он тоже как-то связан с вами? — говорит она.

— Затрудняюсь сказать.

Он отодвигает стул назад и встает. Она проводит его обратно через открытую дверь и вниз по лестнице на первый этаж. Когда он толкает ее или когда она кренится вперед и теряет равновесие (или то и другое вместе), лететь остается еще шесть-семь ступенек. При падении она довольно сильно разбивает себе руку.

— О боже, — говорит он. — Осторожнее.

Он помогает ей подняться в самом низу пролета. Он очень крепко держит ее за ушибленную руку. Смотрит ей в глаза.

— Какое ужасное падение, — говорит он. — Надеюсь, все будет хорошо. Надо же.

— А вы совершенная сволочь, — говорит она. — Подойдите ко мне еще хоть раз, и я…

— И вы… ну конечно, — говорит он.

Он улыбается ей, и впоследствии она мысленно может назвать эту улыбку только понимающей — понимающей, насколько она сама умна.

Вернувшись наверх в свою квартиру (а не дом), она находит карточку с напечатанным на ней телефонным номером, засунутую под уголок салфетки на столе.

Боже.

Она возвращается к закрытой входной двери и вешает на нее цепочку.

Задергивает шторы во всех четырех комнатах. Опускает жалюзи в кухоньке, хотя ее окно выходит лишь на голую кирпичную стену.

Потом она вдруг замечает, как ее собственная рука опускает жалюзи, и фыркает от смеха.

Она отпускает жалюзи, а они сами по себе подскакивают обратно.

По пути в ванную она снимает цепочку с входной двери.

Пусть приходят, если хотят.

Она идет за карточкой и запихивает ее за дорожные часы на каминной полке.

Она набирает ванну.

Где-то в городе, поселке или деревне, — где бы она ни находилась, — бьет колокол, ну разумеется, он снова бьет полночь. Где она сейчас? Можно ли остановить время? Можно ли остановить время, чтобы оно не текло сквозь тебя? Сейчас уже слишком поздно, вот и София в ванне, которую она только что набрала больше тридцати лет назад, намыливает ушибленную руку и при этом вспоминает, как они с Айрис лежали в своих односпальных кроватях двадцать лет назад, ночью, когда Айрис помогала ей репетировать припев той песни о бакалейщике Джеке [24] «Excerpt from A Teenage Opera» («Grocer Jack») — суперпопулярный сингл Кийта Уэста 1967 г. , который больше не придет (Айрис пела верхние ноты, Соф — нижние). Потом Айрис и Соф напевали гармонии, придуманные ими для элвисовской песни, которую она обожала, причем напевали по-немецки, если отца не было рядом, а если он мог случайно услышать, то в переводе на английский, который София сделала по словарям в школьной библиотеке:

разве я должен

разве я должен

уехать из городка

уехать из городка

а ты дорогая останешься здесь? [25] Muss i denn, muss i denn zum Städtele hinaus, Städtele hinaus, Und du, mein Schatz, bleibst hier? Немецкая народная песня на швабском диалекте, записанная Ф. Шиллером в 1827 г. Использована в песне Э. Пресли «Деревянное сердце».

Айрис: такой человек, что, если в комнате, скажем, овчарка и если Айрис чужая в этой комнате, в этом доме, даже если она никогда не бывала в этом доме раньше и вдруг встретила эту собаку, эта овчарка все равно подойдет и наклонится перед ней, вытянув передние лапы, а затем ляжет у ее ног, где бы она ни сидела, и останется так на всю ночь, положив нос на передние лапы.

Ну а теперь тот день, когда София, приехав домой из колледжа на выходные, решает пройтись пешком от вокзала, а не садиться в автобус, сворачивает за угол на свою улицу и видит издалека, как у ее дома что-то происходит: небольшая толпа наблюдает за Айрис на тротуаре, а отец стоит вровень с парадными воротами, закрытыми парадными воротами, положив обе руки на верхнюю перемычку. Мать стоит у входной двери и смотрит вполглаза из дверного проема. На земле у ног Айрис — чемодан Софии. Он раскрыт прямо на тротуаре. В нем какая-то одежонка, всякая всячина из комнаты Айрис валяется вокруг на земле, как будто Айрис распаковывается на глазах у всей улицы.

— Что случилось? — говорит София.

— Обычные дела, — говорит Айрис. — Можно взять твой чемодан?

Она складывает вещи с тротуара в чемодан и закрывает две его половинки. Защелкивает замки, завязывает ремешки, берет чемодан за металлическую ручку и пробует на вес.

— Куда это она? — говорит София отцу.

— София, — говорит отец.

Он как бы хочет сказать: не вмешивайся.

— Пока, Фило, — говорит Айрис. — Я напишу.

С тех пор как Айрис (родители постоянно твердят, что она еще не замужем) услышала по радио что-то о газовом месторождении где-то в Англии, она как бы в одиночку проводит марш протеста, пишет в газеты, расклеивает посреди ночи плакаты на городской площади. К ним домой приходила полиция: ее поймали, когда она писала красной краской лозунги поверх рекламных щитов на стенах зданий, что-то о мертвых тюленях, найденных на пляжах бог знает где, у них чем-то выжжены глаза, Соф, рубцы и ожоги по всему телу, представляешь, и об оружии, что производится на фабриках, опять-таки бог знает где, за много-много миль отсюда, каждый вечер она устраивает сцены в гостиной, доводя отца до белого каления, и о вреде, причиненном глазам студентов в Париже, и о людях в Северной Ирландии, на которых его тоже распыляли, это не безобидно. Это яд. Они называют его веществом временного поражения, говорят телевизионщикам и газетчикам или людям, задающим вопросы в парламенте, что это просто дым. Просто дым. Но это связано с тем веществом, которое применяли в траншеях. Разве это был просто дым? И на людях в концлагерях. Разве это был просто дым?