Ярослав Ивашкевич - Современные польские повести

Вообще в репрессиях после заговора чувствовалась некая двойственность. Гитлер был неумолим, однако с объективной необходимостью ему приходилось считаться.

Офицеры-заговорщики удаляются из армии по приговору специального офицерского суда чести. Это позволяет передать их дела в стяжавший мрачную репутацию фольксгерихт — «народный трибунал», возглавляемый Роландом Фрайслером, разнузданным садистом, который известен своим пристрастием к издевательствам над обвиняемыми. Это определяет также тип приговора: в «народном трибунале» высшая мера наказания не обязательно означает расстрел, она может означать и казнь через повешение.

Заключенные препровождаются на разбирательство из тюрьмы в гражданской одежде, без подтяжек, ремней и так далее. Это дает повод Фрайслеру для издевок. Исхудавшие на тюремных харчах, обвиняемые попросту боялись потерять штаны. Старец вроде фон Витцлебена, с трясущейся головой, обеими руками придерживающий брюки, был объектом пошлых шуточек Фрайслера.

Гитлер понимал, что должен наносить удары оперативно и сокрушительно. Седьмого и восьмого августа слушается дело первой группы, во главе с фельдмаршалом фон Витцлебеном, генералами Геппнером, Штайфером и фон Хазе.

Судебное заседание проходит в небольшом зале человек на двести. Царит чудовищная жара. Процесс снимается кинооператорами, после войны союзники найдут свыше ста километров пленки, посвященной этому разбирательству. Избранные места будут продемонстрированы на Нюрнбергском процессе.

Процесс проводится как показательный, ради вящего унижения обвиняемых. Им запрещено говорить о мотивах, побудивших их действовать.

Все восемь обвиняемых приговариваются к смертной казни через повешение с конфискацией имущества.

Только теперь осознает свою ошибку генерал Геппнер. Он не воспользовался возможностью, предложенной ему Фроммом. Когда обратился с просьбой — как о милости — о замене виселицы расстрелом, услышал только брань Фрайслера, и на этом дело кончилось.

Гитлер изъявил желание увидеть казнь… Поэтому были установлены кинокамеры в Плетцензе, где осужденных должны были повесить как туши в бойне — на крюках, вбитых в стену, на струнах от рояля.

Демонстрация такого фильма в избранной аудитории, считал Гитлер, повлияет на поднятие боевого духа армии. Это был ошибочный расчет. Во время показа для руководства Геббельс, по слухам, едва не лишился чувств. На другом просмотре, в офицерском училище в Потсдаме, реакция зрителей была столь единодушной и бурной, что Гитлер отступил и больше подобных просмотров не устраивал, более того, распорядился фильм уничтожить. По всей вероятности, приказ выполнили, ибо после войны не было найдено никаких следов ленты об агонии приговоренных.

Герделер, которого прочили в канцлеры рейха, несколько дней скитался по Восточной Пруссии. За голову его был обещан миллион марок. Не остававшийся нигде более одной ночи, Герделер, уже предельно утомленный, зашел в какой-то сельский ресторан. На беду, поблизости дислоцировалась авиационная часть, ее командный состав столовался именно в этом ресторане. Два офицера как раз обедали там в обществе молодой женщины из вспомогательной службы. Она приглядывается к путнику и узнает его, поскольку была прежде знакома со всем семейством несостоявшегося канцлера. Арестованный, доктор Герделер предстает перед судом. Его приговаривают к смерти, но приговор приводится в исполнение только 2 февраля 1945 года.

Герделер якобы заявил в письменном виде, что всегда был против покушения на Гитлера и — поскольку бог не желал его гибели — все участники заговора обязаны теперь поддержать фюрера.

Во время своего долгого заключения Герделер разрабатывал проект коренной административной реформы Германии. Гитлеровцы изучали его рассуждения с огромным интересом.

Поспешность, с которой генерал Фромм расстрелял четверых своих ближайших сотрудников, разумеется, привлекла внимание эсэсовцев к его персоне. Гиммлер в одной из своих речей в начале августа, правда, признал, что нет неопровержимых доказательств принадлежности Фромма к заговору, однако обвинил его в том, что он ловкач и обманщик, не верит в победу и что на своем посту отличался только феноменальной ленью и забывчивостью.

Следствие по делу Фромма тянулось много месяцев. Лишь в феврале следующего года он был приговорен к смерти.

В одном этом случае Гитлер проявил великодушие: вместо виселицы Фромма приговаривают к расстрелу. Приговор приводится в исполнение 19 марта.

Фромм до конца надеется на помилование. Умирает, крича «Хайль Гитлер!».

Только отличный малый Ремер погрел руки на этой истории. Сразу же получил повышение. Пережил войну. Насколько мне известно, без неприятностей прошел денацификацию. Живет в ФРГ.

Гизевиус принадлежит к тем немногим, кому удалось выскользнуть из сетей гестапо. Ночь с 20 на 21 июля он проводит на окраине Берлина. Прячут его знакомые. Он покидает их на следующий день, долгое время петляет, уходя от погони, кто знает, возможно, прибегая при этом к помощи агентурной сети Аллена Даллеса, с которым вел беседы в Швейцарии. Гизевиус благополучно доживает до окончательного поражения гитлеризма. После войны публикует два тома размышлений относительно антифашистского подполья в армии и даже в гестапо, где сам какое-то время служил. Он оставил довольно обширное описание дня 20 июля в Берлине, на Бендлерштрассе и на Александерплац, в берлинском полицей-президиуме, где у него были друзья и соучастники заговора — граф Гельдорф и советник Небе. Выступал как свидетель на Нюрнбергском процессе.

Мемуары Гизевиуса являются одним из источников, откуда почерпнуты факты, описанные в этой работе. Значительно помогла мне также книга подполковника Поля Бербена, бывшего узника лагерей для военнопленных на территории рейха, который впоследствии дослужился даже до поста командующего бельгийскими оккупационными войсками в Германии.

Бербен проявлял особый интерес к покушению и посвятил ему двухсотпятидесятистраничную книгу под названием «Покушение на Гитлера» (Robert Laffont, 1962). Эту книгу, в которой делается попытка собрать и систематизировать сведения, относящиеся к фактической стороне дела, я использовал в значительной степени, отказываясь от помощи текста в тех местах, где мною замечены неточности в хронологии событий.

События, которые кладутся в основу той или иной документальной книги, сами навязывают любому коснувшемуся их автору дистанцию по отношению к ним и тон изложения. Одни требуют детального анализа и эмоционально окрашенной тональности, другие — лаконизма, что ускоряет темп повествования, придает остроту комментарию. Ритм и масштабы событий, происходивших 20 июля 1944 года, словно бы предопределены драматургом. Избыток комментариев здесь был бы ошибкой. Факты сами представали перед объективом, сохраняя драматическую перспективу. Необходимы сдержанность комментария и простота композиции, чтобы во всей полноте раскрылся весь драматизм происшедшего. Я старался следовать этому принципу, во всяком случае, руководствовался им в своем подходе к фактическому материалу.