Вильгельм Мах - Польские повести

— Ты будешь председателем президиума Злочевского городского народного Совета, понятно? Как ты их в этом убедишь — твое дело. Но, в случае чего, я тебе помогу. Мне, когда я сюда приехал, тоже ковры под ноги не стелили.

— По-моему, они и теперь вас не любят. Вы уж извините за откровенность, — серьезно сказал Беренда.

Горчин поднялся и, поиграв фаянсовой кружкой, сказал, глядя в сторону:

— Кто знает, товарищ Павел, может, они и правы… Да, да. — Он вызывающе взглянул Беренде в глаза, но улыбка у него не вышла. — Мне пора, — сказал он, протягивая руку, — встретимся в четверг в два часа дня. Вы подготовили машины для уборки?

— Так точно.

— Сам проверял?

— Лично был во всех деревнях. Там уже думают об обмолотах. Надо будет докупить еще четыре молотилки. Заявку мы уже подали.

— Вот это я понимаю! Ну, не буду мотаться по твоей территории, поеду прямо в Заречье. А то они сидят далеко от бога и людей и думают, что им все можно. Вчера я получил сообщение, что там раскрыли новую шайку самогонщиков.

— Ах, чтоб их! — покачал головой Беренда. — У меня таких номеров не бывает.

— Или ты о них не знаешь.

— А это одно и то же, — улыбнулся Беренда. Но Горчин, махнув рукой, уже двинулся к выходу.

Он не сразу сел в машину. Несколько минут он любовался четырехугольником каменных домов, которые в прошлом году были выкрашены в веселые пастельные тона и составляли радовавшую глаз мозаику. Ему даже захотелось присесть на лавочку посреди сквера, в тени раскидистых кленов, и посмотреть на клумбы, усыпанные алыми розами, понаблюдать за сонной, неторопливой жизнью маленького городка, на который все сильнее давил тяжелый купол полуденного зноя. Однако Горчин превозмог в себе эту минутную слабость и сел в машину. Он медленно объехал вокруг рыночной площади. На балконе здания, где размещался комитет, стоял Павел Беренда, который приветственно поднял руку. Горчин ответил ему таким же дружеским жестом.

«Ну, теперь-то ты заскучаешь», — подумал о нем Горчин с симпатией. Он знал, как бывает, когда человек готовится к следующему прыжку. Все, что до сих пор сделано, кажется мелким, неважным. Было — прошло. И хотя ты, быть может, вложил в это бог знает сколько души и сердца — это все-таки уже история, а главное еще впереди. Поэтому, пожалуй, всегда надо толкать людей вперед, поручать им все новые, а лучше всего все более трудные роли. Иначе может разложиться, разжиреть даже самый лучший партийный работник.

Дорога изменилась, сначала был булыжник боковой улицы, затем кое-как посыпанный гравием и почти не утрамбованный проселок. Теперь он ехал медленно, внимательно глядя вперед. Обгоняя неожиданно вынырнувший впереди грузовик, он попал в облако известковой пыли, и, прежде чем успел закрыть боковое стекло, глаза ему застлало слезами от ядовитой пыли, а на зубах заскрипел песок. Он выругался и, нажав на газ, выскочил на свободное пространство. Отсюда до Заречья по прямой было не больше пяти километров, но надо было ехать кружным путем, через лес, до моста, захватывая при этом край соседнего уезда, потому что лишь по другую сторону реки можно было попасть в нужные деревушки, разбросанные среди приречных песков.

Михал Горчин испытывал большую симпатию к этим местам и к здешним людям. Главным образом потому, что они были спокойные, работящие, суровые и твердые, похожие на эту песчаную землю, которую нужно рвать когтями и грызть зубами, чтобы добыть из шее необходимый для жизни картофель и зерно. Михала давно тревожил этот район. Он хотел помочь людям, но все, что он мог им предложить (иной раз даже силой внедряемое им в других районах уезда), а именно — механизация, договора с государством на выгодные посевы культур, огородничество, — все это отпадало из-за очень плохой почвы в этом районе. И лишь недавно, когда в Злочеве было запланировано строительство крупного химического предприятия, появилась надежда, что этот район сможет стать, как он назвал это когда-то на собрании, «зоной отдыха». И не только для этого химического предприятия, но и для жителей Н., который был не так уж далеко отсюда.

Однако сегодняшний выезд в этот отдаленный уголок уезда был вызван не только желанием произвести разведку на месте. Горчин немного знал эти края. Несколько раз он был здесь с руководителем сельскохозяйственного отдела, инженером Каней, лучшим знатоком этих мест. Тот действительно знал в уезде каждое дерево и каждый камень, так как руководил своим отделом с сорок пятого года. Но и он, распахнув перед Горчиным полотнища местных карт, говорил, смущенно почесывая свою вечно взлохмаченную голову:

— Знаете, товарищ секретарь, тут сам черт не разберется. Вот эти места, — он неуверенно тыкал пальцем, — это, собственно говоря, ничья земля. Перед самой войной мужики начали закупать у государства земельные наделы и участки леса, но во время войны эти документы потерялись, и сейчас не всегда известно, кто здесь хозяин. Часто бывало так, что мужик обрабатывает какую-то полоску, но на самом деле у него этих полосок больше, чем за ним зарегистрировано.

Места эти и в самом деле были глухоманью. В то же время, может быть, именно поэтому, это был спокойный и красивый уголок. Река широко разлилась, образуя мягкие излучины среди лесистых холмов и широких лугов. Немногочисленные водяные мельницы будоражили там и тут ее ленивое течение, создавая широкие поймы, среди которых зеленели островки ольховых зарослей или ивняка и желтели песчаные косы.

И вероятно, именно поэтому Михал Горчин выбрался в этот мягкий, словно нарочно созданный для такой поездки день сюда, в тихий, отрезанный от всего мира уголок, где никто не мог помешать ему подумать о делах, которые вот уже несколько месяцев валились на него со всех сторон. В последнее время этот обычно уравновешенный и отлично владевший собой человек чувствовал себя как неопытный молокосос, оказавшийся в безвыходном положении.

Машина вихляла по глубоким колеям, продавленным в песке стальными обручами крестьянских тележных колес. Иногда на краю особенно глубокой колеи Михал должен был останавливать машину и затем снова начинать движение, включая первую скорость, осторожно и плавно выжимая сцепление. Лишь когда он въехал в лес и колеса выбрались на твердую почву, он в течение какого-то времени мог ехать свободно. Но вскоре дорога эта кончилась, и снова надо было вертеть баранку то влево, то вправо, чтобы не съехать на обочину и не увязнуть в песке. Мотор выл, работая на высоких оборотах.

«Вот черт, — подумал Горчин, увидев впереди узкую, едва заметную полосу дороги на довольно крутом подъеме, — здесь я, кажется, увязну намертво. Разговоров-то на весь уезд будет. Вот, мол, какой из секретаря водитель!»