Вильгельм Мах - Польские повести

— Эй, сатана красная, чего буянишь? — крикнул кто-то из компании. — Упился, так давай сплывай спокойно домой.

Рослый мужчина с красным веснушчатым лицом и рыжим, довольно редким чубом, качаясь, разглядывал их исподлобья. Костюм на нем был старый, сильно поношенный, потертый на локтях. Слева на пиджаке поблескивал длинный ряд орденских ленточек.

— Вы, негодяи, подонки вонючие, — наконец сказал он громко. — Мерзавцы, ишь как разговаривают со мной. Дураком меня считают! Я вам покажу!

Тут его сильно шатнуло. Он наверняка уткнулся бы носом в стол, но его вовремя подхватили. Затем его повернули спиной и под громкий смех присутствующих подтолкнули к двери.

Пьяный резко качнулся. Еще немного, и он грохнулся бы на пол, но все же он как-то удержался на ногах, обернулся лицом к буфету и, хватаясь рукой за стойку, осторожно сделал несколько шагов.

— Видали прохвостов! — сказал он Валицкому. В голосе его, однако, не было ожесточения, скорее в нем звучало разочарование и усталость. Он словно сам не слышал, что говорит.

— Да уж джентльменами их не назовешь, — буркнул Стефан.

— Э, что ты там знаешь! — вдруг обозлился рыжий. — Думаешь, я на их деньги пил? Я сегодня получил две сотни в горсовете, на починку сапогов. И это они пили на мои… Но я их не боюсь! — крикнул он. — Эй вы, подонки, вы что делали, когда я за вас кровь проливал? Молчите? Спекуляцией вы занимались, вот чем, когда я фрицев этими руками… — Он замолк и согнулся, точно ему стало плохо. Но это была лишь передышка, распрямившись, он тут же заорал во все горло:

Он замолчал, видя, что никто не обращает на него внимания. Стефан протянул руку за своей рюмкой. Уже собираясь опрокинуть ее в рот, он перехватил взгляд рыжего, алчный и благоговейный одновременно.

— Угостил бы, браток! — тихо сказал рыжий.

— Налейте, пожалуйста, — кивнул барменше Валицкий.

— Такого вонючку угощать будете?

— А ты не вмешивайся! — Рыжий воинственно выдвинул вперед подбородок. — Слышала, что тебе коллега велел?

— Налейте ему, — повторил Валицкий.

— Как хотите, — буфетчица недовольно пожала плечами и, наполнив рюмку, брезгливо пододвинула ее рыжему.

— Ваше здоровье. — Он схватил рюмку обеими руками. — Сразу видно, что ты, брат, хороший мужик, не здешний. Наверняка не здешний, в Злочеве-то я всех наперечет знаю, как свои дырявые носки.

— За здоровье ветеранов, — дружелюбно улыбнулся Валицкий, хотя ему было вовсе невесело смотреть на то, как дрожали руки и бегали глаза у его собеседника.

— Чего? Ага. Ну что ж, за ветеранов, так за ветеранов. — Рыжий посмотрел на свои ордена и бережно протер их грязным рукавом.

Они выпили. Кое-кто в зале начал к ним приглядываться, с любопытством, но спокойно, без комментариев.

— Что вы здесь делаете? — спросил рыжий. — Может, я пригожусь для чего-нибудь?

— Пока ничего. Живу в гостинице и гуляю по городу.

— Я к вам завтра загляну. — Рыжий отставил рюмку и пошел к выходу. В дверях он приостановился и погрозил своей прежней компании. — А вы, сук-кины дети, погодите, придет еще время, я с вами за все рассчитаюсь! Попомните вы красного!

В ответ грянул дружный смех всего зала. Стефан тоже тихо рассмеялся, сам не зная, почему вдруг и ему стало так весело.

— Пожалуйста, налейте еще одну. И дайте счет. Это действительно его ордена?

— Да. Он тут часто показывает разные бумаги, если ему не верят. Служил в армии Андерса. Но какой-то он чокнутый, это водка его доконала.

— Спасибо, — сказал Валицкий, забирая сдачу. — Мне было очень приятно посидеть тут у вас.

Она не ответила на его улыбку, вероятно, не приняв его слов всерьез.

«Черт, — думал он, уже выйдя на улицу и направляясь к гостинце. — Могла бы получиться неплохая статья. Человек, его вчерашний и сегодняшний день: герой второй мировой войны, прошел через ад, сдал все-таки такой серьезный экзамен, нельзя не испытывать уважения к его прошлому, не восхищаться им, и вот теперь этот же человек… если бы он мог, конечно, в трезвом виде подробно рассказать, как до этого дошло… Да, интересная получилась бы история. Можно было бы это всячески обыграть, конечно, не для моей «Газеты», а для какого-нибудь варшавского еженедельника… — Валицкий вдруг ни с того ни с сего остыл к собственной идее. — Ты что, парень, совсем уже не можешь нормально смотреть на жизнь? Тебе бы только все описать, что ни встретишь в жизни, предать все публичному обсуждению, продать за построчный гонорар любое собственное переживание. Ничего не оставить для себя, все растранжирить, лишь бы получилось красиво, — все ради шума, ради сомнительной славы и аплодисментов своего маленького литературного мирка».

Почувствовав голод, он прибавил шагу. Взглянул на часы: до закрытия гостиничного ресторана оставалось минут тридцать. Днем он вздремнул, притомившись от того, что долго сидел за рулем. Проходя мимо кафе, он с любопытством заглянул в окно. Людей в кафе было немного, в одном из залов даже погасили свет. Все-таки он остановился у входа. Внимание его привлек белый лист картона, на котором было написано, что в среду здесь с восьми до одиннадцати вечера состоятся танцы.

«Не забыть бы! — постарался он отметить в своей памяти этот факт. — Иначе подохну здесь с тоски. Но прежде всего с завтрашнего же дня я должен взяться за работу. Черт с ним, со Стариком, не такие дела мне доверяли, и как-то я с ними справлялся».

Вдруг он сообразил, что думает о Старике без раздражения, и хотя его упрямство по-прежнему казалось Валицкому неуместным и непонятным, оно, как ни странно, начало вызывать в нем что-то вроде симпатии, ибо свидетельствовало о том, что Юзаля — личность, человек с характером, которого не смогли поколебать даже недвусмысленные намеки на «согласование в верхах», «Ладно, посмотрим еще, чья возьмет, — мысленно погрозил Валицкий. — Не думай, что напал на мальчишку, который выразит соболезнования по поводу такого оборота дел и тут же свернет паруса. Хотя мне это было бы даже на руку: вот подложил бы свинью толстяку!.. Однако дело слишком серьезно и слишком я влез в него. Теперь уж ни я от него, ни оно от меня никуда не денется, такая уж у меня паршивая судьба». Он тихонько рассмеялся и рывком распахнул дверь в ресторан.

В нем тоже было два зала, один, пустой в эту пору, тут же за гардеробом, а чтобы попасть во второй, надо было пройти по короткому коридору и спуститься вниз по лесенке. Валицкий вошел в первый зал. У самого входа, спиной к нему, сидел Юзаля и ковырял вилкой салат. Валицкого он не заметил. Стефан с минуту раздумывал, не вернуться ли и не пойти ли в соседний зал, но потом махнул рукой и подошел к столику Юзали.