Милорад Павич - Современная югославская повесть. 80-е годы

Она работала секретаршей у генерального директора. Молодая, привлекательная, умеющая держаться, надежная, деловитая, способная. Ходили слухи, что генеральный слегка в нее влюблен. В этом не было ничего удивительного. А что не было взаимности, выяснилось, когда разыгрался скандальчик.

Поводом послужило анонимное письмо в рабочий контроль. Генерального директора рекламной фирмы «Доверие» Ерка Юрича обвиняют в использовании служебного положения в корыстных целях. Учитывая, что заявление не было подписано, представители рабочего контроля (двое из отдела визуальной рекламы, инженер из графического отдела, работница из экспедиции и электрик из технической службы) не утруждали себя выяснением истинности обвинений. Вся их деятельность свелась к тому, чтобы постараться разоблачить анонимного автора (его или ее) заявления. Тот факт, что письмо было напечатано на машинке, облегчал задачу контролю; значит, стоит найти машинку, а дальше все просто — анонимный автор сам себя обнаружит. Машинку нашли. Но вот нелепость: шрифт анонимки в точности соответствует шрифту «Олимпии» с большой кареткой, на которой письма, договоры, командировочные предписания и приглашения на коллегиальные совещания печатает не кто иной, как Таня Голац! Быть того не может! Против директора — в его приемной на машинке личной секретарши? На Таню Голац никто и не мог подумать.

Но проверка идет не так гладко, как представители контроля понадеялись. Происходит обратное: комиссии становится известно не то, что они хотели узнать, они узнают то, что вовсе знать не желали (и не желают). Секретарша Таня Голац, в частности, решительно отвергла обвинение. Нет, анонимное письмо писала не она!

В то же самое время она, глядя представителям рабочего контроля (каждому в отдельности) прямо в глаза (ее длинные загнутые ресницы при этом и не дрогнули), торжественно заявляет, что все обвинения в анонимке справедливы, соответствуют истине, так что под этим письмом она, если надо, может подписаться. Разумеется, подписывать ничего не надо, смущенно ответил председатель контроля Бранко Боровец и посоветовал не говорить обо всем этом никому. Впрочем, заметил товарищ председатель (да и некоторые другие представители контроля), на анонимное письмо вообще не стоит обращать внимание. Будто его и не было…

Но оно было, и слух о нем быстро разнесся по всей фирме.

То, что генеральный директор Ерко Юрич строит себе дачу на острове Крк, в общем, все в фирме знали. Было известно также, что генеральный много ездит по служебным делам (за казенный счет) и потому, бедняга, постоянно работает по выходным, пока остальной народ прохлаждается (при этом он уточнял, какие именно части тела прохлаждает остальной народ). В одну субботу он едет в Опатию, в другую — в Риеку, в третью в Цриквеницу, в четвертую — в Бакр, снова — в Опатию, Риеку… и так дальше, то есть ближе. Ближе к чему? К острову Крк, разумеется. А генеральный не был бы генеральным, если б не ездил на служебной машине («пежо-504» темно-вишневого цвета) с личным шофером.

Шоферу генерального, доверчивому и послушному Штефану Бушичу, который свои частые отлучки компенсировал в редкие наезды домой, ночь напролет ублажая жену (его собственные слова), с каждой неделей становилось все трудней прятать руки. И первой на них обратила внимание разумеется, секретарша Таня.

— Штеф, что у тебя с руками? — спросила Таня.

— Кирпич, черепица, керамическая плитка… Знаешь, что значит стройка!

— А что строишь, Штеф?

— Виллу, вот те крест!

— А когда ж ты строишь, если все время в командировках?

— Так я по службе и строю!

Все это Таня поведала представителям рабочего контроля. Рассказала, что багажник служебной «пежо» обшарпан и исцарапан строительным материалом. И неудивительно, сказала она, ведь сколько всего возили от Загреба до Крка!

Что же ей ответили представители рабочего контроля? Да ничего, кроме того, что все это пустая болтовня и сплетни, а обвинений не существует, потому что жалоба, как известно, анонимная. А на злопыхательские анонимки не стоит обращать внимание. Понятно? Однако секретарше Тане это было непонятно, и она сказала:

— Впрямь я дурочка! Надо было мне сразу сказать, что это я написала! Кстати, давайте письмо, я подпишу…

Таня, говорят, разозлилась, отчего выглядела еще привлекательней, чем всегда, однако никто из контроля (даже убогий рахитичный Ожболт из отдела визуальной рекламы) ни о чем таком и не подумал, потому что все чувствовали себя чересчур, как бы это поделикатней выразиться…

Скандальчик, разумеется, замяли. Таню Голац «в интересах дела» перевели секретарем директора отдела визуальной рекламы, а на ее место села какая-то уродина с грязными ногтями. При этом Таня Голац потеряла в зарплате, зато приобрела в фирме большой авторитет. Зарплата и ненамного ниже, а вот зато вырос авторитет. Причем одни выказывают симпатии тайком, другие поют дифирамбы в открытую, не слишком рискуя, поскольку речь идет об интересной девице, а значит, любое проявление симпатии всегда можно оправдать, как, впрочем, многие и поступают. Например, Ожболт бы эту Таню Голац «только из чувства мести»…

Он же, Миро Новак, по характеру не мстителен, однако если бы мог, то прежде всего отомстил директору!

От этой мысли он кисло улыбается, но тут же поджимает губы и мрачнеет: «Нет ли у тебя знакомых в судебной медицине?»

— Нет ли у тебя знакомых в судебной медицине?

Мужчина, которому адресован вопрос, ниже его на голову, коренаст, у него широкий нос и большой золотой крест на обнаженной волосатой груди. Один из миллиона типов, которых ежедневно встречаем в городе, чаще всего в маленьких кафе на площади и на Илице, в ресторанах, клубах и подобных заведениях. Один из тех, с кем здороваемся при встрече; улыбаясь, похлопываем друг друга по плечу, расспрашиваем о здоровье, о жене и детях, о делах. И решительно ничего о них не знаем — где работают (и работают ли вообще?), женаты ли, есть ли у них дети, сколько им лет? Не знаем даже имени. Но когда бы ни встретились, неизменно вступаем с ними в долгие, увлекательные (чаще утомительные) беседы и споры о результатах последнего матча, о фильме, который вот-вот выходит или только что вышел на экран, о модной книге, о женщинах, реже о политике. После чего долго и сердечно прощаемся, тряся друг другу руки и похлопывая по плечу, как заведено между товарищами, приятелями, друзьями детства, сверстниками, и невелика беда, если один про другого не знает ни где, ни когда тот родился…

Каждый из этих типов в отдельности никакого интереса не представляет и ничего не значит, но все вместе они образуют некий особый мир, мир улицы, отличаются неким городским колоритом, присущим и ему. Без этих старых приятелей просто невозможно: они здесь, они здесь постоянно. Когда они уезжают из Загреба, в командировку или в отпуск, по ним скучают, думают о них, и чем больше проходит времени с последней встречи, тем больше хочется почувствовать на своем плече их руку, ощутить крепкое рукопожатие, увидеть приветливые физиономии и услышать праздный вопрос: «Как дела, старик?» Хотя вскоре после возвращения и нескольких встреч они надоедают. Со многими знакомы годами — десять, пятнадцать, а может, и двадцать лет. Изо дня в день, из вечера в вечер встречались, перекликались, перемигивались, приветливо помахивали, подшучивали друг над другом. Вместе прожили половину отпущенного человеку века, точно знают, кто как себя ведет, кто как любит одеться и какие у кого вкусы по части женского пола. Но как кого звать, кто чем занимается, откуда родом — этого они так и не знают. Анкетными данными никто никогда не интересовался, во всяком случае, его ни разу ни о чем не спросили.