Милорад Павич - Современная югославская повесть. 80-е годы
- Название:Современная югославская повесть. 80-е годы
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Радуга
- Год:1989
- Город:Москва
- ISBN:5-05-002379-3
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Милорад Павич - Современная югославская повесть. 80-е годы краткое содержание
Представленные повести отличает определенная интеллектуализация, новое прочтение некоторых универсальных вопросов бытия, философичность и исповедальный лиризм повествования, тяготение к внутреннему монологу и ассоциативным построениям, а также подчеркнутая ироничность в жанровых зарисовках.
Современная югославская повесть. 80-е годы - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Я подождал его. Недомогание Ленки, очевидно, задержало его дольше, чем он предполагал, и все же он вскоре показался на улице с искаженным от ярости лицом.
— Придется мне прибить и Винко Тержана, — выплеснул он передо мною свой гнев. — Как это называется? Сделать девице ребенка и исчезнуть!
— Исчезнуть? — ухватился я за слово. — А разве Винко не с вами в Турьяке?
— Турьяк не для трусов, вроде этого засранца.
— Но из-за этого ты ведь не убьешь его?!
Он с сожалением взглянул на меня и качнул головой:
— Эх, милый мой! Да я расстреливал их и за меньшие пакости.
Слово замерло у меня на устах. Я долго ждал и готовился ко встрече с Цирилом, а она застала меня врасплох. Я, конечно, отделался от Ленкиного бидона, но в руках у меня был наш бидон, большой, пустой, он бился о мои колени: для Цирила я был сопляком, которого мать послала за молоком, только и всего. Я брякнул первое, что пришло в голову:
— Ходишь ли ты к исповеди?
— Каждый день, — сказал он с особым ударением. — К исповеди и к причастию, ведь у нас в лагере свой курат [44] Полевой священник (нем.) .
. Только ни исповедь, ни причастие мне не помогают. — Он освободил мотоцикл от подставки и, взяв его за руль, повел, ступая в ногу со мной.
Я думал, он улетит так же стремительно, как прилетел, а он шел рядом, очевидно желая поговорить; я еще больше сконфузился и никак не мог сосредоточиться, да и не совсем понял, что он хотел сказать этим странным ответом. Шагая в ногу, мы двигались к перекрестку, и вдруг, напротив дома Шлаймаров, почти пустого, ведь братья были в партизанах, черт дернул меня спросить:
— Что бы ты сделал, если бы сейчас на углу появились Войко и Вили?
— Убил бы их, — произнес Цирил твердо и отчетливо, как будто ждал вопроса. Потом взглянул на меня: — Не веришь?
— Нет.
— Эх, голубчик. — Он опять с сожалением посмотрел на меня. — Не думаешь ли ты, что я сложа руки буду ждать, когда они убьют меня?
Он умолк, ушел в себя, а во мне шевельнулось недоброе предчувствие. Опасность витала в воздухе, дразнила — с того самого момента, когда я, поддавшись искушению, забылся и напомнил ему о Войко и Вили, правда, сейчас я уже не думал о них, просто хотелось освободиться от нависшей тяжести, отключиться… К несчастью, было уже поздно, зловещая дрожь, сотрясавшая мое тело, не обманула меня. Как только мы поравнялись с домом Шлаймаров, Цирил укрепил мотоцикл на подставке.
— Не все ли равно, в конце концов, сейчас или чуть позднее… — сказал он скорее себе, чем мне. — Эту рухлядь, которая произвела на свет две партизанские свиньи, мне рано или поздно придется убрать.
Спокойно и решительно он направился во двор к Шлаймарам, сжимая в руках автомат, который до того болтался у него на плече.
Я хотел было окликнуть его, но слова от страха застряли в горле, засели там острым камнем, и я только заикался и повторял про себя: «Нет, Цирил, только не это, умоляю тебя!» И тут я понял, что Цирил уделил мне внимание потому, что ему нужно было обрести душевный покой, которого он не находил ни на исповеди, ни у причастия и который может вернуть взрослому только общение с ребенком. И еще я понял, что, отринув его, я подтолкнул его к убийству и на мою душу падет все, что сейчас случится.
— Нет! — наконец вырвалось у меня. — Нет, Цирил, только не это!
Я кинулся за ним во двор, летел с необъяснимой легкостью, что-то кричал, но было поздно: в доме раздался прерывистый треск, похожий на звук трещотки. Я задрожал.
Цирил появился на крыльце, автомат снова висел на плече. Он спустился вниз и бросил мне мимоходом:
— Можешь пойти посмотреть.
Я остался во дворе. Во дворе, куда меня раньше приводило любопытство или желание поиграть; там, где когда-то веселые ремесленники подшучивали над Эди Рожичем, легко расставаясь с серебряными монетками, которые Эди зарабатывал, глотая клопов и навозных мух; с одной стороны находилась мастерская Ханзи, с другой — большая беседка с качелями, подвешенными к балкам, где я часто качался. Я стоял, уставившись на двери квартиры Шлаймаров, мне хотелось сесть на качели и оттолкнуться, я почти обезумел в своем желании сделать что-нибудь безобидное, простое, привычное, но ноги, как назло, не слушались. Я тупо смотрел на двери и обреченно, как приговоренный к казни, ждал.
Наконец дверь тихонько скрипнула, и на крыльце появилась старая Шлаймарица, высокая, сухая женщина в платке, усеянном крупными красными горошинами. Остановившись, она безучастно провела рукой по голове, развязала под подбородком узел, который, вероятно, душил ее, рука с платком тяжело упала вдоль тела. С минуту она стояла, выпрямившись, как гимнастка перед началом упражнений. Затем опустилась на каменную ступеньку и села, расставив ноги. Руки ее, точно две плети, свисали почти до земли, потом она сплела пальцы и судорожно их стиснула.
— Отче наш, иже еси на небесех… — вырвалось у нее. Однако она не молилась, просто твердила и твердила, эти несколько слов, как заклинание: — Отче наш, иже еси на небесех…
Я наконец очнулся, подошел к беседке, сел на качели, оттолкнулся от земли, взлетел высоко-высоко, ухватился за веревку и стал с упоением раскачиваться, туда-сюда, вверх-вниз, даже болтал ногами, чтобы моя беззаботность выглядела убедительнее.
IV
Однажды зимой мне пришлось отправиться к Милене Кракар на Бежиград.
— Пойди к Милене, попроси, чтобы она зашла ко мне, — сказала мать. — Я не могу отправить отцу посылку, пока не узнаю, в Дахау ли он, жив ли вообще. Я с таким трудом собрала ее…
Я прямо присел от неожиданности. Я, конечно, понимал, что мой постыдный проступок рано или поздно обнаружится и от заслуженной кары не уйти, но чтобы это случилось именно сейчас — нет, к такому я не был готов. Посылка для отца была собрана недели три назад и все это время лежала в комнате на шкафу, где зимой дозревали яблоки, мать все медлила с отправкой и ждала, ждала от отца хоть какое письмецо или весточку о том, что предыдущую передачу — «большое спасибо!» — он получил и по-прежнему находится в Дахау. Однако ни письма, ни весточки не было. Тем временем я, поддавшись соблазну, а точнее, измученный голодом, проделал в пакете дырочку и таскал оттуда сначала сухари, потом карамельки, даже украл баночку меда…
Посылка стояла на шкафу, упакованная и запечатанная, но почти пустая, коробка просто чудом не просела. Я испытывал чувство вины, позора, даже унижения. Позор и унижение были сильнее оттого, что я, несмотря на свою прожорливость, все время хотел есть.
Сомнения матери могла разрешить только Милена, она была, пожалуй, единственным человеком, который в такой ситуации сумел бы помочь как матери, так и мне. В первую очередь мне, потому что, как мне казалось, я больше нуждался в помощи и совете, чем мать. Своего Пачи Милена давно забыла. Теперь она дружила с балериной Валерией, они действовали сообща и объединенными силами обрабатывали высший немецкий офицерский состав. Офицеры по вечерам сидели, развалясь, в первых рядах в Опере, поближе к кордебалету, многочисленным женским ножкам. Может быть, Милена и была на вторых ролях, считаясь как бы дополнением Валерии, однако и у нее были доверительные отношения с немцами, она и впрямь могла выяснить, что стало с моим отцом. И не только это: Милена — ведь она обладала добрым сердцем — вымолила бы для меня прощение у матери, и еще у нее были запасы продуктов, и, захоти она того, она помогла бы собрать новую посылку, возможно даже побольше и поувесистее.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: