Душан Калич - Современная югославская повесть. 70-е годы

В глубине души он уже сознавал, что гниль подтачивает то, что он считал несокрушимым. Милоша не было рядом: на столе стояла его пустая рюмка и лежала непогашенная сигарета, про которую тот забыл, уходя в туалет. Стремясь избавиться от тягостных мыслей, Васич улыбнулся рюмке Милоша. Он считал Милоша глупейшим человеком на свете. Когда бы он ни думал о нем, он всегда представлял себе такую картину: в маленьком черепе нет и намека на мозг, а есть нечто выполняющее функции памяти, которая в состоянии при помощи чужих команд управлять огромным телом. Случалось, он завидовал ему, так как видел практическую пользу от этой ограниченности: Милош был твердым как дуб, не поддающимся воздействию повседневных впечатлений, оказывающих влияние на настроение нормальных людей. Васич, погруженный в свои невеселые думы, не заметил, как вернулся Милош.

А тот терпеливо дожидался, пока Васич поднимет на него взгляд и, растянув рот в довольной улыбке, сказал:

— Все устроено, господин…

Васич молчал, он смотрел на его низкий лоб и сравнивал ценность его головы с теми головами, что маячили в дыму. «Мой Милош, мы бы наверняка победили, если бы все эти подонки хоть чуточку были похожи на тебя…» — подумал он и, улыбнувшись ему, сказал:

— Милош, ты чувствуешь, как эта барсучья нора смердит?

Тот посмотрел на него растерянно, засмеялся и, напустив на себя важный вид, задумался. Васич похлопал его по руке. Он видел, что Милош его не понял.

— Нам пора.

— Сейчас пойдем, господин… Я все устроил. Хозяин ждет нашего знака…

— Хорошо, сделай это без шума. Не хочу, чтобы нас заметили.

Едва они поднялись с места, как возле них появилась Джульетта и поставила на стол две большие рюмки рома.

— Это вам от хозяина, синьоры, — сказала, задерживая взгляд на Васиче.

Генерал смутился от ее озорной улыбки, уши его заметно покраснели, однако он сразу взял себя в руки — из опасения, как бы девушка каким-нибудь образом не выдала его намерения. Хотя он был почти уверен, что хозяин кафаны пойдет разносить историю об одной уважаемой личности, которая «инкогнито» посетила его заведение, а он встретил его как подобает, и дальше все по порядку, вплоть до Джульетты, тем не менее он не хотел дать этому сброду никакого повода, чтобы в нем, бывалом генерале, они увидели свой образ и подобие. Однако Джульетта — ей, очевидно, было сказано, что она имеет дело с некоей весьма уважаемой личностью, — лишь с любопытством смотрела на него во все глаза, ей и в голову не приходило допустить какую-нибудь вольность. Но легче ему стало лишь тогда, когда она опять озорно улыбнулась и подмигнула, словно говоря: «Не тревожьтесь, уважаемый господин, я свое дело знаю…» И спокойно отошла.

Взъерошенный и продрогший, Данило, точно привидение, поднялся из груды пустых пивных бочек, сваленных возле баржи, и как слепой зашагал во мглу. Придерживаясь руками за борт баржи, он приближался к трапу, откуда слышались мужские голоса. Наверху блеснул огонек и раздался женский смех. Он остановился и вслушался. Голос показался ему знакомым, когда смех зазвучал вновь, он убедился, что это смех Джульетты. «Господи, неужели я проспал, — подумал он и заторопился, цепляясь за ящики и доски. — Я здесь, Джульетта, я сейчас…» Возле трапа он споткнулся и упал, ударившись головой обо что-то железное. В глазах потемнело, а мгла словно уплотнилась и стала какой-то липкой, затрудняя дыхание. Он чувствовал, как теплая кровь струится по лицу, по телу бегают мурашки, дрожат руки и ноги. Он обмяк, оглох и больше не слышал голоса Джульетты. Он попробовал было крикнуть, но только захрипел и выплюнул песок.

— Я здесь… иду, Джульетта, — простонал он, затряс головой и поднялся на колени.

Огонек наверху все еще блестел, но голосов уже не было слышно. «Эх ты, глупый Данило, эх ты, голова садовая…» Он заплакал, закрыв лицо вымазанными кровью и песком руками.

Дверь на барже отворялась. Он слышал какие-то голоса, но ему было все равно, он не хотел ни слышать, ни видеть. Он хотел умереть. «Сдохни, горе горемычное, если ты такой никчемушный, — проклинал он себя. — Девушка просила тебя подождать… Джульетта… А ты что о себе думаешь: кто ты такой? Данило Вулич, колентрегер, а она парней не тебе чета прогоняла… Тьфу! — Он сплюнул и с силой шлепнул себя по губам. — Тьфу! Рот твой шелудивый… Только для жратвы тебе бог его и предназначил!..»

— Да, да, Джульетта! — произнес мужской голос.

Данило вскинул голову. Это был голос Стевы. Данило на коленях подполз поближе к трапу и затаил дыхание. Да, назвали ее имя. На миг подумал, не ослышался ли. Может, это не ее голос. Может, Паулина?

— Есть, господин генерал, — сказал Стева. — Она говорит по-сербски, точно родилась в моем Чачке. За два года выучила наш язык.

Данило стал на ноги и прислонился к борту баржи. Теперь он видел их силуэты. Темноту разрывал свет с дороги, да и у трапа было чуть светлей.

— …Что вы, господин генерал, ради бога, — вертелся Стева вокруг Васича. — Конспирация — основа нашего дела. Да и из-за всего прочего…

— Я на вас рассчитываю, — сказал Васич, протягивая ему руку. — Спокойной ночи.

— Спасибо, спокойной ночи, господин генерал…

Васич направился к дороге, а Стева зябко потер руки и стал подниматься по трапу. Данило, выскочив из темноты, ухватил его за ногу. Тот оцепенел от испуга, дико вскрикнул.

— Где Джульетта? — спросил Данило.

Стева немного пришел в себя и заорал:

— Пусти ногу, скотина! Я уж подумал, что черту на хвост наступил. Ты совсем спятил! Шатаешься, как дьявол, по ночам… Идите вы к… и ты и твоя Джульетта! До смерти напугал!

— Скажи, где Джульетта? — с мольбой в голосе повторил Данило и отпустил его ногу.

— Ушла.

— Куда?

Стева посмотрел в сторону дороги. Пятна света завивались в спираль. Медленно описали дугу, блеснули однажды и стали удаляться. Он хитро засмеялся.

— Поехала домой, — сказал он. — Ты же знаешь, в это время она уходит домой…

— А сколько сейчас времени? — полным отчаяния голосом спросил Данило.

— Скоро рассвет, — ответил тот и вошел в кафану.

Данило схватился за голову, затем стремительно зашагал во тьму, отдавшись своей печали. У груды пивных бочек остановился, сел на одну из них. Он смотрел на дорогу, на тот далекий свет, что терялся во мгле. Ему показалось, что это день начал поднимать покрывало ночи. Он заплакал, закрыв лицо руками.

Джульетта играла выключателем, сидя на заднем сиденье машины, и не сводила глаз с Васича. Делала она это, откровенно испытывая его терпение. Любой другой на его месте предпринял бы что-нибудь против этого раздражающего мигания. А он терпел, спокойный, с блуждающей улыбкой на губах. Он сидел в другом углу машины, на приличном расстоянии от нее. Бесстрастно смотрел на однообразный горизонт, расступавшийся в сером тумане перед светом машины. Милош прямо и неподвижно сидел за рулем и, казалось, спал, а руль поворачивался сам собою.