Карлос Сафон - Лабиринт призраков

– Алисия, мы возвращаемся домой, – возвестил бес голосом, показавшимся на удивление знакомым.

Носатого беса сопровождал дух с иссиня-черными волосами и столь совершенными чертами лица, что Алисия испытала желание поцеловать его в губы, пропустив сквозь пальцы сказочные волосы, и влюбиться в него хотя бы на мгновение. Его вполне хватило бы, чтобы поверить, что она жива и набрела на счастье, которое кто-то по неосторожности обронил по дороге.

– Можно вас погладить? – спросила она.

Темный принц (несомненно, он был по меньшей мере принцем) покосился на беса. Тот махнул рукой, давая понять, что не стоит обращать внимания.

– Это моя кровь играет в ее жилах, заставив на секунду забыть о стыдливости и сделав чуточку легкомысленной. Не принимайте близко к сердцу.

По знаку принца Алисию окружила ватага гномов. Но только они не были карликами и все носили белую одежду. Вчетвером ее подняли на простынях с кровати и переложили на каталку. Принц взял Алисию за руку и слегка пожал ее. Она подумала, что он непременно станет прекрасным отцом. Ее убедило мягкое пожатие руки, сродни прикосновению бархата.

– Вам не хочется иметь сына? – спросила Алисия.

– У меня их семнадцать, душа моя, – произнес принц.

– Алисия, поспи, а то ты заставляешь меня краснеть, – взмолился бес.

Но она не заснула. За руку со своим избранником, на борту волшебной кушетки Алисия продолжала грезить, путешествуя по лабиринту коридоров, залитых ярким белым светом. Они спускались в лифтах, проезжали по туннелям и залам, отмеченным печатью скорби. Вскоре Алисия заметила, что воздух стал холоднее и светлые потолки сменились небесным куполом, покрытым кучевыми облаками, которые отливали багрянцем в лучах ватного солнца. Бес укутал ее одеялом, и гномы, подчиняясь распоряжениям принца, подняли ее в повозку, мало походившую на карету из сказки: не было ни упряжки коней, ни медных завитушек. Зато на боку красовался плакат загадочного содержания:

Принц закрывал двери повозки, когда до слуха Алисии донеслись громкие голоса. Кто-то требовал остановиться и выкрикивал угрозы. На несколько минут она осталась одна: доблестное рыцарское воинство противостояло натиску враждебных сил, поскольку в воздухе явственно разносились отзвуки оплеух и палочных ударов. Когда бес вновь материализовался рядом, волосы его стояли дыбом, а на разбитых губах играла победоносная улыбка. Колымага с кряхтением двинулась в путь, и Алисии вдруг почудился запах дешевой свиной колбасы.

Поход вылился в бесконечность. Они бороздили бульвары и улочки, начертили карту извилистого лабиринта, и, когда двери открылись и гномы, успевшие вырасти и превратиться в обычных людей, вытащили Алисию на каталке, она обратила внимание, что повозка чудесным образом превратилась в фургон. Он стоял на узкой затененной улочке, тонкой светлой нитью прорезавшей сплошную пелену сумрака. Бес, лицо которого внезапно обрело характерные черты Фермина, объявил, что Алисия почти в безопасности. Ее подвезли к дверям из резного дуба, из них показался человек с редкой шевелюрой и ястребиным взором. Он оглянулся по сторонам и пробормотал:

– Входите.

– Тут я с вами распрощаюсь, – произнес принц.

– Поцелуйте меня хотя бы, – прошептала Алисия.

Фермин, закатив глаза, настойчиво попросил благородного кабальеро:

– Поцелуйте ее один раз, как ей хочется, черт побери, или мы никогда не закончим.

И принц Армандо поцеловал ее, обволакивая темным шармом. Губы у него были пряными, и он, конечно, умел целовать женщину с искусством и сдержанностью опытного художника, который гордится своим мастерством. Алисия позволила себе вкусить сладость трепета, волной прокатившегося по телу и взбудоражившего потаенные его уголки, а потом закрыла глаза, сдерживая слезы.

– Спасибо, – едва слышно сказала она.

– По-моему вы притворяетесь, – заявил Фермин. – Вам ведь не пятнадцать лет. Хорошо еще, что ваш отец этого не видит.

Механизм, конструкцией напоминавший башенные часы собора, запечатал дверь. Они прошли по длинной дворцовой галерее, украшенной фресками и населенной фантастическими существами: они появлялись и пропадали по мере движения масляного фонаря, который нес хранитель зачарованного дворца. Пахло бумагой и волшебством, и когда коридор вывел их в зал с высокими сводами, перед Алисией предстало необыкновенное сооружение, какое она видела лишь в сновидениях и никогда – наяву.

Лабиринт фантастических очертаний возносился к необъятному стеклянному куполу. Лунный свет крошился на мириады сверкающих клинков и, проливаясь дождем с высоты, очерчивал контуры архитектурного чуда, рожденного литературой, историей и мифами вселенной. Алисия узнала место, которое снилось ей столько раз, и протянула руки, чтобы потрогать дивную башню, испытывая томительный страх, что она растворится в воздухе. Неожиданно над ней склонились лица Даниэля и Беатрис.

– Где я? Что это за место?

Исаак Монфорт, хранитель святилища, открывавший им двери, и человек, которого Алисия вспомнила через два десятка лет, опустился рядом с ней на колени и погладил ее по щеке.

– Алисия, добро пожаловать снова на Кладбище забытых книг!

Вальс начал подозревать, что воображение сыграло с ним дурную шутку. Видения исчезли, и его уже одолевали сомнения, что ему не пригрезилась женщина, которая спустилась по лестнице к решетке камеры и спросила, не он ли министр Вальс. Порой он и сам переставал верить, что был министром. Наверное, ему это просто приснилось. А может, он был лишь еще одним страдальцем, гниющим в темнице в крепости Монтжуик, в бреду вообразившим себя своим тюремщиком, забыв о том, кем являлся на самом деле. Вальс даже смутно помнил похожий случай. Того человека звали Митжанс. Он был драматургом, прославившимся в республиканский период. Вальс всегда испытывал к нему бесконечное омерзение, поскольку Митжанс получил от жизни все, к чему он сам стремился и не мог достичь. Митжанс, как и многие другие люди, ставшие объектом его зависти, закончил жизнь в крепости, в камере номер 19, уже не осознавая себя.

Но Вальс держался, поскольку память его пока не покинула. Проклятый Давид Мартин однажды сказал ему, что воспоминания определяют сущность человека. И потому он знал, что та неизвестная женщина действительно приходила, и наступит день, когда незнакомка – или кто-либо другой – вернется, чтобы вызволить его. Ведь Вальс нисколько не походил на Митжанса и всех тех несчастных, кто умер в застенках, когда он служил комендантом тюрьмы. Он, Маурисио Вальс, не собирался подыхать в темном подземелье. Он был обязан вырваться ради своей дочери Мерседес, поскольку только мысли о ней давали ему силы пережить нелегкие испытания. Вероятно, по этой причине Вальс поднимал голову и с надеждой всматривался в темноту, когда дверь подвала открывалась и раздавались шаги, спускавшиеся по лестнице. Он ждал счастливого часа освобождения.