Карлос Сафон - Лабиринт призраков

– Честно говоря, однажды Хулиан рассказывал о Даниэле и Беа, – произнесла она. – Но с тех пор прошло много времени. Я уже давно не получала вестей от Хулиана. Раньше он часто навещал меня, однако…

– Он заболел?

– Наверное, можно и так выразиться.

– Чем?

– Меланхолией.

– Может, Томазо Количчо знает что-нибудь о нем?

– Сомневаюсь. Я веду дела с Томазо и встречаюсь с ним каждую неделю. Насколько мне известно, он тоже ничего не слышал о Хулиане года три, по меньшей мере. Но все же попробуйте. Сообщите мне, если что-нибудь узнаете.

Томазо Количчо жил с женой на баркасе, набитом книгами и пришвартованном на берегу Сены, в полукилометре от острова Сите. Его супруга Элейн, тоже служившая редактором, встретила меня на пристани с приветливой улыбкой.

– Наверное, вы – юноша из Барселоны? – уточнила она.

– Он самый.

– Поднимайтесь на борт. Томазо читает отвратительную рукопись и будет признателен, если его прервут.

Внешностью Томазо Количчо напоминал старого морского волка и носил капитанскую фуражку. Несмотря на убеленную сединами голову, в его глазах отчасти сохранилось выражение детского лукавства. Выслушав мою историю, он не спешил с ответом, погрузившись в задумчивость.

– Молодой человек, есть две вещи, которые почти невозможно найти в Париже. Во-первых, достойную пиццу. А во-вторых, Хулиана Каракса.

– Я готов пожертвовать пиццей и удовлетвориться Караксом, – вырвалось у меня.

– Хорошей пиццей жертвовать не рекомендую. Почему вы думаете, что Хулиан, если он еще жив, захочет с вами разговаривать?

– С какой стати ему умереть?

Томазо Количчо смерил меня взглядом, исполненным грусти.

– Люди имеют обыкновение умирать, причем чаще всего именно те, кто заслуживает продолжения жизни. Вероятно, Господу необходимо освобождать место для определенного количества сукиных детей, поскольку без них ему было бы скучно доводить до совершенства сотворенный им мир.

– А мне необходимо верить, что Каракс жив, – заявил я.

Томазо Количчо усмехнулся:

– Поговорите с Розье.

Много лет Эмиль де Розье был редактором Хулиана Каракса. Поэт и прозаик в свободное время, Розье давно работал в различных парижских издательствах и сделал успешную карьеру. В рамках своей трудовой деятельности он много издавал (как на испанском, так и в переводах на французский) произведения запрещенных испанских авторов, живших в изгнании, а также выдающихся латиноамериканских писателей. Томазо Количчо сообщил мне, что недавно Розье назначили главным редактором издательства «Люмьер», фирмы небольшой, но с отличной репутацией. Его штаб-квартира находилась неподалеку, и я немедленно отправился в ту сторону.

У Эмиля де Розье было совсем мало времени, однако он согласился выслушать меня, любезно пригласив отобедать в кафе, находившемся по соседству с издательством на Рю-дю-Драгон.

– Мне нравится замысел вашей книги, – сказал он из вежливости, а может, и вполне искренне. – «Кладбище забытых книг» – оригинальное название.

– Это единственное, на что я оказался способен, – признался я. – Для всего остального мне нужен Хулиан Каракс.

– Насколько я знаю, он больше не пишет. Некоторое время назад Хулиан опубликовал один роман под псевдонимом, причем не у меня. А потом – ничего. Полная тишина.

– Как вы думаете, он все еще в Париже?

– Я бы весьма удивился. Тогда я услышал бы что-нибудь о нем. Месяц назад я встречался с его бывшим голландским редактором, моей приятельницей Неллеке. Она сказала, что кое-кто в Амстердаме ей говорил, будто два года назад Каракс отправился на корабле в Америку и умер в плавании. А вскоре другой человек сообщил ей, что Каракс все-таки добрался до материка и теперь сочиняет под псевдонимом сценарии для телевизионных сериалов. Сами выбирайте вариант, какой вам больше нравится.

Наверное, Розье заметил отчаяние на моем лице: еще бы, ведь я раз за разом упирался в тупик.

– Хотите совет? – произнес он.

– Буду признателен.

– Практический совет, я даю его всем начинающим писателям, которые спрашивают, что им делать дальше. Если намерены стать писателем, сочиняйте. Если у вас есть о чем рассказать, непременно расскажите. Или хотя бы попытайтесь.

– Если человеку достаточно иметь занимательную историю, чтобы стать литератором, каждый мог бы стать беллетристом.

– Только представьте этот кошмар – мир, полный беллетристов. Конец света.

– Вероятно, еще один писатель – это последнее, в чем нуждается мир.

– Позвольте миру решить самому, – возразил Розье. – И если не пройдете отбор, не расстраивайтесь. Вам же лучше, согласно статистическим данным. Однако если однажды вам удастся со знанием дела изобразить на бумаге нечто в русле того замысла, что вы мне изложили, загляните ко мне. Возможно, меня ваш труд заинтересует.

– А до тех пор?

– А до тех пор забудьте о Караксе.

– Семпере ничего не забывают. Это врожденное отклонение.

– Я вам сочувствую.

– Тогда проявите милосердие.

Розье заколебался.

– У Хулиана был друг, самый близкий друг. Его звали Жан-Раймон Плано. Он не имеет никакого отношения к нашему нелепому мирку. Человек умный, наделенный крепким душевным здоровьем, не подверженный всяким глупостям. Только он может знать что-нибудь о Хулиане.

– Где его найти?

– В катакомбах.

Мне следовало начинать оттуда. Поскольку речь шла о Караксе, то его следы, если еще сохранилась надежда обнаружить их на земле, неизбежно должны были отпечататься в необычном и пугающем месте, словно сошедшем со страниц его романов, – в парижских катакомбах.

Жан-Раймон де Плано был крупным крепким мужчиной, и с первого взгляда его могучая фигура внушала страх, однако добродушие и чувство юмора немедленно развеивали неблагоприятное впечатление. Он работал в торговом бюро управляющей компании, занимавшейся техническим обслуживанием, оборудованием туристических зон и всем, что касалось уникальной оконечности потустороннего мира.

– Добро пожаловать на тот свет, цыпленочек! – заявил Плано, стиснув в медвежьем рукопожатии мою ладонь так, что у меня захрустели кости. – Чем могу быть вам полезен?

– Я хотел бы узнать, не поможете ли вы мне найти одного вашего друга.

– Он жив? – улыбнулся Плано. – О живых я мало что помню.

– Речь о Хулиане Караксе.

Едва я произнес имя писателя, Плано нахмурился, утратив дружелюбие, и двинулся на меня с угрожающим видом злобного сторожевого пса.

– Черт возьми, кто вы такой?

– Хулиан Семпере. Родители назвали меня в честь Хулиана Каракса.

– По мне, так хоть в честь изобретателя писсуаров.

Я испугался за свою шкуру и попытался ретироваться. Стена, возможно, прилегавшая к катакомбам, помешала мне отступить. Я живо представил, как мои останки впишутся навсегда в склеп, где покоятся сотни тысяч черепов.