Сара Бергман - Съевшие яблоко

Но та уже раскрыла входную дверь:

— Пойду погуляю.

И захлопнула ее за спиной.

Прошла среда, потом четверг, пятница и суббота. Ничего не менялось — Ян молчал. Никак, ни в какую, ни под каким видом он не раскрывал рта, оставаясь в своем зажатом скованном мирке, полном отчуждения и настороженности. Сидел на стуле, рисовал в тетрадке абракадабру и молчал.

Мезенцев пробовал его расшевелить, предлагал парк, кино, кафе. И каждый раз, когда открывал рот, с удивлением слышал в своем голосе просительные заискивающие нотки. Он отчаянно пытался наладить контракт. Но Ян его не понимал. Неизвестно хотел ли мальчик в кино или в парк, или за город. Он ничего не говорил. Наверное, можно было его заставить и Ян бы послушался, но Мезенцев чувствовал, что это будет бессмысленно.

И так это тягостное настроение длилось неделю. А гроза разразилась в понедельник вечером. Когда к ним домой приехала Альбина с Павликом.

Мезенцев был от этого не в восторге, сейчас ему совершенно не нужны были гости. Но если бы он сказал «не приезжайте», Альбина бы его не поняла. Она весело щебеча водила Павлика за ручку по комнатам. Тот восторженно тыкал пухлым пальчиком во все подряд и при виде каждой новой вещи, которую за неделю успел забыть, удивленно выдыхал «ой!».

А Мезенцев вымученно улыбался, почему-то чувствуя как все сильнее разрастается внутри гнетущее тягостное напряжение. На душе было муторно и неспокойно.

Ян хмуро сидел за своим столом, спиной к комнате и ни на кого не реагировал. Он даже не поздоровался. Вообще не выразил никаких эмоций, еще ниже наклонив голову над тетрадкой и медленнее завозив карандашом.

— А что это? — спрашивала Альбина, придерживая малыша под мышки, пока тот запрокинув голову разглядывал механизм протертого кожаного кресла, — это стул дяди Ники-иты, — подсказывала она.

И малыш послушно, как попугай повторял:

— Стул дя-и…и-ты…

Потрогал пальчиками ручку спуска сиденья, но тут же потерял к креслу интерес. Высоко задрал головенку и вдруг радостно воскликнул:

— Ой! — На глаза ему снова попался злополучный телефон. Блестящая черная игрушка, с кнопочками и брелком в виде человека-паука. Павлик давно позабыл, что уже когда-то просил ее, и ему игрушку не дали. И восторженно потянул к столу растопыренные пальчики, — ой, дай-дай! Мое!

Альбина бросила на Яна короткий взгляд:

— Павлуша, это нельзя. А пойдем я тебе раскраску покажу. Пойдем? — она силой повернула малыша в сторону от стола и повела к двери, но тот, не желая понимать, уперся и заныл:

— Мое-мое! Да-ай!

Мезенцев сам не понял, что вдруг его толкнуло, почему он почувствовал резкое беспокойство, но поспешно обернулся.

Только для того, чтобы увидеть, как Ян, в отчаянной гримасе зажмурил глаза, схватил свой такой драгоценный телефон и бросил его женщине с ребенком.

Он не целился. Мезенцеву не нужно было даже видеть его закрытых глаз, чтобы поклясться богом и людьми, что Ян не мог целиться. Он отдавал свою вещь. Свою самую дорогую — Мезенцев вдруг неожиданно понял всю ценность этой простой дешевой игрушки для мальчика — вещь, потому что уже не верил в собственную ценность.

Но тут Павлик коротко и удивленно вякнул. И детское личико залило кровью. Испуганная Альбина закричала:

— Павлик, Павлик!

И ребенок тоже отчаянно завыл. Скорее не от боли, а перепуганный матерью. Та схватила ребенка в ужасе ощупывая залитое кровью и слезами лицо. Не помня себя она кричала не переставая, досмерти пугая ребенка, который выворачиваясь из заполошных рук матери истошно плакал.

— Погоди! — с силой оттеснил Мезенцев женщину, высвобождая из ее рук мальчика, — дай я посмотрю!

— Глаз! Глаз! — кричала Альбина, хватаясь за голову и пачкаясь в крови. Она была всюду: на руках, платье, детской рубашке. Лбу, лице, губах.

Мезенцев сам трясущимися руками схватил малыша.

— Все нормально! — воскликнул он, — цел глаз, цел. Это царапина! Сейчас, — заторопился он, — в больницу отвезем, там зашьют, если надо будет, — и еще раз повторил Альбине, которая плохо соображая что происходит смотрела на него расширенными глазами, — царапина, просто царапина. Не бойся.

Кровь лилась из маленького пореза над левой бровью. Там, где много сосудов и кожа, особенно у малышей, тонкая и повредить ее ничего не стоит. Судя по тому, что мальчик уже перешел с хриплого рева на всхлипы ему даже было не особенно больно.

Но Альбина вся тряслась, не в силах успокоиться.

О Яне все забыли. И когда вышли из квартиры, он остался стоять у своего стола с расширенными и стеклянными от испуга глазами.

В приемном было не так уж много народу. Дежурный хирург оказался опытным, уже седым мужчиной с добрым морщинистым лицом.

Едва глянув он успокаивающе махнул рукой:

— Боевое ранение. Дети есть дети — у каждого бывает. Но снимочек на всякий случай сделаем.

И решительно забрав мальчика из рук матери унес того в процедурку. Мезенцев с Альбиной уселись на жесткие стулья в приемном. Перед ногами уборщица без интереса возила шваброй, изредка окуная ее в технологически-продвинутое ведро. Дежурные администраторы болтали о духоте и погоде.

Только теперь Альбина выдохнула. Молча оперлась на руки, уткнув локти в колени. Ее худенькие плечи устало ссутулились. Она тяжело вздохнула и глухо, не поднимая лица проговорила:

— Никита, ты понимаешь, что это все? Это край?

И резко обернулась, решительно глядя на него сухими, нездорово блестящими глазами. На лбу и щеках ее подсыхали буроватые разводы крови.

Мезенцев промолчал, не зная что сказать.

— Это невозможно, — с видимой болью, но решительно проговорила Альбина. — Так жить нельзя. — Не совладала с собой и резко повысила голос, — я так не согласна! Я боюсь, понимаешь ты это?! — она почти кричала, больно сцепив пальцы. Губы задрожали от сдерживаемых слез, — боюсь! Ты сам понимаешь из какой он семьи?! А ты мне еще говорил, чтобы я с ним Павлика оставляла!

Мезенцева бросило в жар.

Но для Альбины наступила та точка, за которой компромисса быть не могло. Она стиснула зубы, судорожно вздохнула и глядя Мезенцеву в глаза отчеканила:

— Или он или мы, — не удержалась и с горьким упреком воскликнула, — решай же что-нибудь!

Но тут к ним подошла улыбающаяся сестра:

— Какой герой, и не плакал почти, — и уже для матери добавила, — там ничего страшного, вы не бойтесь. Просто кожа задета. Но со швами, конечно, быстрее заживет. — Альбина благодарно приняла ребенка. — Пока-пока, — медсестра помахала мальчику на прощание сложенной лопаткой рукой и с облегчением вернулась в смотровую.

Мальчик спокойно сосал палец, все еще шмыгал носом, но уже любопытно крутил головенкой по сторонам.