Сара Бергман - Съевшие яблоко

И всхлипывая, запинаясь на каждом шагу, поволокся домой. Десять минут назад он — самый умный и успевающий — шел домой, решая задачку. А теперь едва ковылял и казался себе самым несчастным, грязным и зарёванным.

Новость о том, что Яна отлупили в школе привела Лизу в ярость. В состояние дикого неконтролируемого бешенства, к которому она и без того была так близка, что будто все время ждала повода. Лиза рвала и метала. На ее худой шее и висках выделились пульсирующие вены, она яростно сжала кулаки. И единственное, чего ей мучительно и отчаянно захотелось — пойти и отлупить их так, как тем и не снилось. Разбить в кровь лица и переломать руки. Чтобы унять зуд в кулаках и бушующую внутри ярость.

Но Янка, интуитивным детским чутьем угадав ее настроение, закрылся как улитка в раковине. И не поддавался ни на уговоры, ни на фальшивые уверения. Только сглатывал слезы, пока сестра отмывала его лицо и руки от перемешанной с кровью грязи. И мазала ссадины йодом.

На следующий день Лиза впервые в жизни обратилась к опекуну. В первый раз о чем-то просила. И готова была не просто просить, а если надо уговаривать. И умолять.

Он должен был пойти в школу. Должен был кричать и требовать. Устроить скандал. Пойти к классной, к директору. Настоять, чтобы нашли и наказали. Чтобы те, кто избил ее маленького брата горько пожалели о содеянном. Чтобы такое не повторилось.

Но Денис Матвеевич не был на это способен.

Закатывать скандалы он мог лишь ей — Лизе. Сама мысль о том, чтобы потребовать чего-то от других, возмущаться, настаивать и стучать кулаком по столу — была ему невыносима.

Когда он приехал из своей деревни и Лиза с порога выложила ему все, чего хочет, глаза старика забегали, а подбородок затрясся мелкой дрожью.

— А почему ты не сходишь сама? — в его голосе смешались малодушие, трусость и злоба. И на лице отразилась ненависть к самой Лизе, которая посмела обратиться к нему с просьбой о такой неприятной тягостной вещи.

Лиза отчаянно вскинулась:

— Да они со мной даже разговаривать не станут! — ее так же обуревала смесь чувств. И старая ненависть к брезговавшим ею учителям, злоба и страх, что ей не удастся убедить старика. А убедить было остро необходимо и она готова была как угодно унижаться и умолять, лишь бы он сделал хоть что-нибудь.

Но Денис Матвеевич позорно капитулировал, предпочитая перевести стрелки на нее, что всегда было безопаснее.

— А почему?! — голос старика возвысился до визгливого фальцета. В нем послышалось негодование и глумливая радость. Он даже упивался возможностью лишний раз ткнуть ее в то, что она такое. А заодно избавить себя от необходимости решать неприятный вопрос. Он никогда не любил конфликтовать с людьми. И не умел этого делать.

Да и не понимал, почему вдруг он должен идти к незнакомой ему классной или директрисе, чего-то требовать и выставлять себя в некрасивом свете.

А потому только сильнее ярился на бывшую подопечную:

— Ты посмотри на себя! Кто с тобой разговаривать будет?! Опустилась дальше некуда! Шлюха, алкоголичка! Тебя в школе на порог не пустят! Живешь в смраде и грязи, а чуть что ко мне бежишь! Чтобы я твои проблемы решал! Вся твоя жизнь чернуха — ни света ни просвета.

Слов зазвенели в голове Лизы.

А профессор увидев в ее глазах отчаяние от собственного беспомощного состояния, ошибочно приписал победу своему красноречию и гордый собой еще повысил голос:

— Таким как ты одна дорога! У тебя на роду написано! Все вы так закончите. Тварь пропащая, скатилась туда, куда и должна была!

Лизе страстно захотелось выкрикнуть в ответ: «а у Янки, у Янки что написано? Не за себя же прошу!».

Но она вдруг остро почувствовала бесполезность. Что бы она там ни отвечала, он ведь все равно не пойдет. Струсит и не пойдет. И ему даже удобнее, что она такая, потому что ему так спорить проще. Она на мгновение вскинула на профессора горящие ненавистью глаза и коротко с ненавистью бросила:

— И чем ты не доволен?

Неожиданность заставила старика растеряться и замолчать. Он глупо сморгнул и переспросил:

— Чем?

— Да — чем! — Лиза с ожесточением воздела руки, — ты же сам хотел, чтобы я стала такой! Вы все хотели! Все этого от меня ждали! — жест получился несколько театральным. Но она не посчитала его наигранным — едва ли не впервые в жизни Лиза так четко и откровенно сформулировала то, что думает, — вот и получайте! Ты сам меня такой сделал!

— Я? — Денис Матвеевич беспомощно заморгал старческими седыми ресницами. И звенящим от возмущения голосом воскликнул, — я хотел, чтобы ты человеком стала!

— Человеком?! — само слово показалось ей настолько смешным, что Лизу неожиданно охватила истерическая веселость. Которая тут же отразилась в голосе, дав визгливого петуха, а потом короткий хихикающий смешок.

Терять было уже нечего.

Может быть ей удалось бы сказать что-то такое, важное, правильное, что она смогла бы по настоящему достучаться до старика, заставить его услышать. Но он бы все равно не пошел в школу. Не вступился бы за Янку. Да и вообще, просто не принял бы их с Яном сторону. Потому что это они — Ян и Лиза.

Она с глухим отчаянием отвернулась. Сама себе пробормотав, словно только осознала:

— Никуда ты не пойдешь. — И тут же хрипло простонала следом, — зачем?

Денис Матвеевич посмотрел на нее брезгливо, одновременно с недоумением и испугом. Посмотрел на нее с таким выражением лица, с каким смотрят на людей, которых подозревают в помешательстве, и недоуменно переспросил:

— Что зачем?

Но Лиза ответила на удивление спокойно, следуя четкой логике какой-то засевшей в голове мысли, что само по себе было ей несвойственно, особенно в последние годы:

— Зачем ты нас взял? — пояснила она тихо. Но вдруг резко обернулась: лицо ее мгновенно изменилось, загорелось, она вспыхнула до корней волос. Перекосилась в гримасе отчаяния и закричала, — зачем?! — И сама же безапелляционно ответила на свой вопрос — уж она-то знала ответ наверняка, — хотел всем показать, какой ты добренький, — последнее слово она произнесла злым сюсюкающим голосом, — хорошенький. Детишек приютил. — И с яростной ненавистью выкрикнула, — хотел всем понравиться, чтобы все восхищались. А мы же тебе нахер не нужны! Зачем ты нам жизнь испортил?! — в ее голосе зазвучало такое исступление, такое отчаяние, что будь на месте Дениса Матвеевича чуть более чувствующий человек, он бы понял насколько глубокий нарыв у нее внутри. А Лиза уже не могла остановиться, — ладно, ебать, я конченная! Похуй-похуй! Но Янка-то?! Янку бы взяли, понимаешь, урод?! Он был маленький! Его бы взяли — его бы любили! У него была бы мать — настоящая, нормальная, которая бы о нем заботилась! — и снова в бессильной исступленной ярости она сжала кулаки и затрясла ими над головой, так ни на что и не обрушив. Глаза ее были зажмурены, лицо искажено.