Александр Кожедуб - Ева

— Большое? — интересуюсь я.

— Сто девяносто пять километров до устья Припяти, — выпячивает грудь Саня. — И глубина порядочная.

— Цветет, — киваю я на полосы зеленых водорослей.

— Воду пить можно, — обижается Саня.

Яхт-клуб я определил по лесу мачт над водой.

Несколько человек возились у перевернутых лодок, трое несли мачту, один сидел на причале, по уши обмотанный парусами, не понять, то ли шил, то ли клеил.

Саня провел нас на яхту, галантно подав руку Еве и рявкнув на Олега. Заметно было, что он торопился быстрее убраться из яхт-клуба.

— На острова? — спросили нас с соседней яхты, когда мы отходили от причала.

Саня буркнул что-то невразумительное.

Ева красиво стояла в кокпите, держась рукой за гик.

— Вот это нельзя, — нахмурился Саня. — Порывчик налетит, стукнет гиком по башке — потом вылавливай из воды. В прошлом году одного так и не откачали.

Но Еву не больно испугаешь порывчиком. Тем более, когда на нее пялит­ся, пуская слюни, весь яхт-клуб.

— Володи-то нету, — говорю я. — Не получится фотография.

Ева дергает плечом и нехотя спускается в рубку. Ничего, яхт-клуб уже далеко.

Пока мы шли вдоль берега, Саня знакомил меня с фалами, шкотами, грот-парусом и стакселем, объяснял премудрости движения галсами. Яхта легко покачивалась на небольшой волне, послушно ложилась вправо и влево. Слепило солнце, ветерок срывал с гребней волн холодные брызги. Здесь было еще лето, на излете, но лето.

В условленном месте мы подошли к берегу, где уже улюлюкали матрос Вадим с тремя барышнями. Яхта отдала якорь метрах в пятнадцати от суши. Олег, Саня и Вадим перенесли девушек по воде на плечах. Я принимал их на яхте. Две ничего, легкие, а Санина заставила меня крякнуть.

— Марина, — улыбнулась она.

Белозубая, зеленоглазая, загорелая, волосы черные как смоль. Узкая талия и тяжелые бедра. Тяжелые не только в сравнении с остальными девушками, не говоря уж о Еве.

— Ее предки левантийские греки, — шепнул Саня.

Я понимающе кивнул.

Яхта взяла курс к островам, на которых, как я понимал, справилась уже не одна морская свадьба. А может, на этих островах никогда не кончался медо­вый месяц яхтсменов.

Ева в купальнике выбралась из рубки, села рядом со мной, далеко вытя­нув длинные ноги. Мужики как-то притихли, и ни одна из морских девиц не рискнула рядом с ней раздеться.

Я почувствовал на своем лице идиотскую ухмылку и сплюнул за борт.

— Класс! — потерлась щекой о мое плечо Ева. — Ты за меня не бойся, Витечка.

Странно, но и в самом деле я за нее не боялся.

Нос яхты мерно разрезал волну. Кричали, зависая над головами, чайки. Удаляющийся берег затягивало палевой дымкой.

Мы шли к островам.

3

На мель мы все-таки сели. Яхтсмены не переставая подначивали друг друга мелями, вспоминали их прошлогодние и позапрошлогодние, и мель просто обя­зана была возникнуть на нашем пути. Яхта шла вроде с малой скоростью, но ткнулась она килем в песок — я слетел с банки. Сверху шлепнулась Ева, крепко саданув меня коленом в бок. Вот и скажи теперь о девичьей воздушности.

— Жива? — потер я ребра.

— Нормально, — снова закинула ноги на рубку Ева.

Недаром классик написал: если высокую и тонкую женщину раздеть, на самом деле она окажется не такой уж тонкой. Это о Еве и ее твердых коленях.

— В воду! — заорал капитан Саня.

Команда без звука посыпалась за борт. «Как лягушки в канаву», — успел подумать я, прыгая следом.

Вода была осенняя. Мы раскачивали яхту, по сантиметру спихивая ее с мели. Девушки смотрели сверху и советовали.

— Сесть легко, — пыхтел рядом Олег. — Слезть трудно.

Я понял, в чем состоят особенности яхтенного спорта. Во-первых, в бес­прекословном подчинении капитану. Во-вторых, в некоторой склонности к мазохизму. Чем труднее работа, тем больше удовлетворения на лице яхтсме­на. На Олежку просто приятно было смотреть.

Яхта сошла с мели — и вновь безмятежность, полудрема, ласковое дуно­вение ветерка.

— Вадим! — пытается утвердить пошатнувшийся авторитет капитан. — Навести порядок на палубе!

Вадим зачерпывает ведром на веревке воду и окатывает палубу. Девицы визжат, команда довольно ухмыляется. Порядок превыше всего — тоже одна из заповедей яхтсменов.

Показываются острова, и Саня, удачно лавируя, подходит к самому боль­шому из них. Яхта становится на якорь. Олег и Вадим, сцепив руки стульчи­ком, переправляют пассажирок на сушу. Я и Саня занимаемся доставкой на берег провизии, тоже не самое простое занятие. Лагерь из нагромождения тюков, узлов и сумок постепенно приобретает божеский вид. Устанавливают­ся две палатки, стол под тентом и раскладные стулья. Дымит костер.

Чахлые сосенки. Редкие лозняки, вздрагивающие под ветром. Перете­кающий под пальцами песок, полностью подвластный игре воды и ветра — и остающийся самим собой. Что еще человеку надо для полного счастья?

Солнце укатывается за воду. Мы долго сидим в зябкой свежести ночи, раз­гоняемой сполохами костра. Я осторожно целую холодные от вина губы Евы. Она запрокидывает к звездному небу лицо, блестит белками глаз. Я пытаюсь что-нибудь в них разглядеть, но глаза Евы чернее ночи. А может, мои близко посаженные глаза не могут совместиться с широко расставленными и чуть раскосыми глазами Евы. Мы, как и остальные парочки, молчим. Шуршит у ног песок, плещет волна, тихо дышит у меня в руках Ева.

Земля вслед за солнцем скатывается в безвременье, и это, вероятно, луч­ший миг для ее обитателей.

Назавтра все слоняются по лагерю как сонные мухи. Ева бурчит, что мыть посуду она ни с кем не договаривалась, тут, мол, хуже, чем на картошке. По-моему, она так и не заговорила ни с одной из морских подруг. Те беспрекос­ловно драят песком котелки и чайники, делают бутерброды и подносят своим усталым капитанам по стакану пивка.

Ева, надувшись, ковыляет к воде и кое-как умывается. Замечаю, как девушки перемигиваются, глядя ей вслед. Что ж, корова из чужого стада, ее и должны изгонять из сообщества. Хорошо, рогами не поддают.

Ловлю на себе пристальный взгляд Сани. Он смотрит то на меня, то на Олежку. Это худой знак. Кроме пакости, мой лучший друг ничего не придумает.

Саня предлагает сгонять пулю в футбол. Два белоруса, два украинца, международный матч. Я с облегчением вздыхаю. Народ взбадривается. Обо­значаем консервными банками маленькие ворота и начинаем толочь песок. Девушки без особого интереса взирают на побоище. Играем босиком, но парни лягаются, будто вместо ног у них копыта. Саня стоит у своих ворот как скала. Я мельтешу у чужих ворот и довольно быстро забиваю пять штук. Победа.

При нашем радостном вопле Ева наконец отрывается от журнальчика:

— Когда мы едем домой?