Александр Кожедуб - Ева

Мы купаемся на мелководье. Саня сплавал на яхту, придирчиво все осмо­трел, вернулся довольный.

— Ну, Витек, — обошел он по кругу меня, — как себя чувствуешь?

Я понял, что дурные предчувствия меня не обманули. И Олежка как-то пригорюнился. Да, никуда не денешься, придется нам с ним изображать гла­диаторов.

А Саня уже вошел в роль рекламного зазывалы, расписывая мои и Олежкины доблести. По мнению Сани, моя борцовская выучка вполне может быть компенсирована лишними двадцатью килограммами Олежки.

— Кто победит? — вопросил Саня.

Публика заинтересованно столпилась вокруг нас, щупая мышцы и загляды­вая в зубы. Я понял, каково быть рабом на невольничьем рынке. «Может, дать ему в морду?» — посмотрел я на Саню. Но против воли народа не попрешь. Действительно, кто сильнее, вертлявый Витек или открениватель яхт Олежка?

Олег вроде пришел в себя быстрее моего, стал встряхивать мосластыми руками и разминать мощные бедра. Видно, не год и не два качался паренек. Ну что ж, чему там учил меня Семеныч?..

Тут и Ева отшвырнула журнал и в три шага оказалась среди девчат. И те с радостью приняли ее в свой круг. Все правильно, народу нужен сначала хлеб, потом зрелища, и все люди становятся братьями, в данном случае сестрами.

Потихоньку-полегоньку стравив нас, разогрев до нужного состояния, Саня засунул в рот два пальца и свистнул.

Олежка присел и стал ждать меня, загребая воздух клешнями. Он на голо­ву выше, но ведь и это можно обратить в свою пользу. Я нырнул между рук к ногам, ухватился за одну, толстую, как бревно. Олежка немедленно обхватил меня за туловище, пытаясь поднять, как тюк с парусом. Но ведь борцу того и надо. Я прихватил его локти и налег всем телом, переворачиваясь. Олежка напрягся, стараясь удержаться на ногах, и грохнулся спиной наземь. Для вер­ности я вмял его голову в песок. Олежка посучил ногами, подергался и затих.

Публика выла и визжала.

— Случайно! — надрывался матрос Вадик.

Мы поднялись. Олежкина подруга заботливо стряхнула с его спины песок и вытерла вспотевшее лицо полотенцем.

— Витек, докажи, что не случайно! — прыгал рядом Саня. — Докажи, Витек!

— Витенька, ты прелесть! — толкнула меня в объятия Олежки Ева, и вид у нее был очень радостный.

«Настоящая красавица.» — успел подумать я.

Олежка двинулся на меня, как бык. Пальцы рук сдавливали горло врага, на красном лице ни тени сомнения. Из откренивателя яхт Олежка в два счета превратился в монстра-убийцу.

«Ну и ну, — вырвался я из жесткого захвата, — придушит ненароком».

Но ведь есть такой прием — «мельница». Часами я крутил ее под неу­сыпным контролем Семеныча. С захватом правой ноги, левой, опять правой и опять левой. Обратную «мельницу» крутил.

— Фигня, — говорил Семеныч, — разве это «мельница»? Ты его должен по ковру размазать.

Так Семеныч объяснял суть приемов. А показывая их, действительно раз­мазывал по ковру.

В общем, я уцепился за руку и ногу противника, крякнул, подражая Семе­нычу, и Олежка всей своей массой опять повалился на спину, я едва успел из-под него выскочить. По-нашему это называется «туше».

На этот раз публика отреагировала вяло. Надоело публике зрелище. Мы с Олежкой стояли в грязи и мыле, жадно хватая ртом воздух, — народ разбре­дался. Саднила кожа, похрустывали косточки, пульсировала в подвернутой ноге боль, но народу до нас дела уже не было. Саня и тот уставился на яхту, будто увидев ее впервые в жизни. Ева? Далеко была Ева, сидела в шезлонге, окруженная новыми подругами, и что-то с жаром рассказывала.

Глянули мы с Олежкой друг на друга, плюнули и пошли омывать раны. Кто ж поймет, как не гладиатор гладиатора.

Натешившись видом бодающихся борцов, яхтсмены принялись за десерт. Когда я говорил о некотором мазохизме, присущем яхтсменам, я имел в виду и поедание ближнего. Сейчас матросы вцепились в своего капитана.

— Может, споем? — подмигивал Олегу Вадик. — Сань, что-то мы давно не пели.

Саня увлеченно ковырялся в кострище.

— Кто поет, Саня?! — изумился я.

Вроде я его знаю, своего школьного друга.

— Поет, и еще как. Сел за румпель и затянул: «Славное море, священный Байкал.»

Саня по-прежнему ничего не слышал.

— Ну и что? — глянул я на Вадика. — Нравится человеку — пусть поет.

— Одну песню команда выдержала. Но когда вторую начал. Олежка, какая его любимая?

— «Из-за острова на стрежень».

— Во-во. Капитан говорит: «Если он сейчас не заткнется, я сойду с ума».

— Плохо поет? — никак не мог я врубиться.

— Плохо! — хмыкнул Вадим. — Если б просто плохо, мы как-нибудь вы­держали бы. А тут, понимаешь, гонка. Знаешь, как в гонке нервы напряжены?

— Я стресс снимал, — сказал Саня.

— Стресс!.. — подскочил Олежка. — Твой ор на всех яхтах слышали. В крейсерских гонках разброс яхт несколько километров, и они все слышали песню. Я специально спрашивал.

— Запретили? — посмотрел я на Саню.

— Капитан сказал: «Начнется шторм, тогда пусть воет до посинения». И на следующую ночь как раз шторм, пять баллов. Саня бегом к румпелю, вне очереди.

Саня изо всех сил дунул в погасший костер, устроив пепельную метель. Хорошие легкие у парня.

— После первого куплета уже никто не спал, — Вадим рассказывал в основном Еве, но его слушали и все остальные. — В первый момент поду­мали, что налетели на сухогруз и он врубил сирену.

— С Саниным пением никакая сирена не сравнится, — вставил свои пять копеек Олег. — Ты слышала когда-нибудь гудок сухогруза?

Ева сидела, согнувшись от смеха.

— Больше не позволяют петь? — спросил я Саню.

— Нет, — вздохнул тот.

— Сволочи.

— Капитан сказал: «Запоешь — спустим на канате за борт», — поставил точку Вадим. — За бортом не больно-то рот разинешь.

— Надо капитана поменять, — предложил я. — Или команду.

Вот этой шутки не понял даже Саня. Я пожал плечами. В конце концов, не мне ходить в гонки. И не мне запевать «Из-за острова на стрежень.»

Я думаю о том, что в любой компании к концу второго дня неизбежно начинаются сложности. А уж среди островитян тем более. О нас с Евой я не говорю. Коза, гуляющая сама по себе. Но вот и Саня отлип от своей гречанки. И Олежка удрал куда-то в кусты. Вадим рявкнул на свою сероглазую малыш­ку Оленьку. Дела.

— Пора собираться, — говорю я Сане.

— Завтра, — оглядывается тот на палатку, в которой скрылась Марина.

— Бесполезно. Сначала взаимное притяжение, потом отталкивание. Надо сматываться.

— У вас-то все нормально, — бурчит Саня.

— У нас?! — смотрю я на Еву, которая уже измусолила журнальчик и те­перь делает вид, что дремлет. — Ничего ты не знаешь про нас.

— Красивая деваха.

— Это, конечно, есть, — кряхчу я. — Но и только.

— А что еще надо? — удивляется Саня.