Сергей Дигурко - Песок и время

Кап… кап… кап… кап… кап…

Пытка… Японские самураи пленных пытали: привязывали бедняг к дереву так, чтобы те не могли пошевелить головой и туловищем, на ветку крепили наклоненный сосуд с водой. Капли медленно, медленно, ударяя по темечку, сводили людей с ума. Всемогущий человек и маленькая прозрачная капелька живительной влаги, один на один, не скрыться, не убежать, не закричать — рот завязан повязкой. Терпеть, стонать, размышлять, считать капли. Говорят, что если считать до тысячи, до миллиона, то можно уснуть. Пробовал — не помогает. Кап… кап… кап… кап… кап… Интервал, ритм, все выверено. Метроном.

Бог времени, пожирающий своих детей. Методично… кап… кап… кап… кап… кап…

Боги… Вода, огонь, земля… Быть может, Боги давно на пенсии? Нет, не могут небо, океан, солнце выходить на пенсию. На пенсию нас «уходят» …Уводят, строя в колонны, пусть по-разному одетых, иначе мыслящих. Уходят те, которых в свою очередь, несмотря на кажущуюся незыблемость их позиций, уведут другие, более шустрые и менее ранимые. Уведут под белые ручки, и будут слышаться, удаляясь, звуки… кап… кап… кап… кап… кап.

Американский кран, импортный, шаровой, наверное, семь баксов за штуку, а течет. Америка… ни одной войны не выиграла, а вот, ишь ты, наводнила своей идеологией обозримое пространство, раскинула сети зеленого божества. Не читают они, янки, книг, классиков своих же не знают, комиксов на Толстого, Тургенева настрочили и довольны своей благообразной тупостью. Достоевский их любимый автор — смешно! Раскольников и копы… смеются белозубыми улыбками, жуют биг-маки…

«Интересно», — подумал Мартынов, вспоминая, как брился, глядя в зеркало, проводя ладонью по небритой щеке, пытаясь вспомнить себя лет эдак пятнадцать назад. Открытая улыбка, задорный, слегка ироничный и самоуверенный взгляд. Море по колено… Сейчас — виски в серебре, морщины… Да, а вода все кап… кап… кап… кап… кап… Нас бросала молодость… А если бы люди были бессмертны? Как бы изменилось их поведение? Ведь тогда они не могли бы ценить время, его ограниченность. Наверное, были бы более циничны. Гордились собой… Хотя и так, куда уж дальше… А как же мечты? Ведь сейчас, когда знаешь, что тебе отпущено от силы чуть более пятидесяти, ну, пусть, семидесяти, есть какая-то загадочная тайна. А тогда, имея в запасе власть над временем, что будет с тайной, с мечтой? Не знаю, не знаю. Хотя, пожалуй, Любовь! Вот что никогда до конца не раскрыть, не познать человеку. Нет, нет, не так… А как же Таня? Андрюша?

Ведь это и есть Любовь, они, Таня, Андрюша. Чувствовать, что они тебя ждут, любят по-своему, неоднозначно, но любят.

Да, видимо, только для этого, для Любви, стоит стать бессмертным. Не Кощеем, конечно, но бессмертным… Остальное так — пыль, которую уносит ветер, которую смывает вода.

Зимний вечер — солнце устремилось на Запад, Темная мгла — и хвоей насыщенный запах.

Утро разбудит, постучавшись воробьями в окно, снова вставать, бриться, пить кофе и спускаться в метро. Люди читают Донцову, Толстую, Коэльо, смотрят друг на друга мимо и наспех, в плечо. Не знают иль не хотят испытать уважения, берут, что плохо лежит, что дается легко. Ленч на ходу, любовь и секс по заказу, дети… скорей, по привычке, не больше двоих. Чем вытравить блажь эту, злато-заразу, как научиться ценить бесплатно ближних своих?

Зимний полдень — березы, грачи прилетели, слышен скрип телег, напевы нежной капели.

Черный крест, или черный равнодушный квадрат? Не захочешь, не воротишь былое назад.

Роза ветров — курс в неизвестность по наклонной, азимут ноль. Чаша треснула, вылилась боль. Не поют соловьи, купола с позолотой ржа покрыла, испарилась меж стеклами соль.

Зимний вечер — солнце устремилось на Запад, слышно: «Вау», «Есть сэр», гомерический хохот… Хочется послать всех на Кудыкину гору, на фиг, не сжигая Библию, Коран, Тору.

Вот возьму и пошлю! Не заржавеет за мной, ведь научились запускать в космос ракеты.

Дом сохраню, жене подарю поцелуй, на полатях мал-мала, любимые дети…

Кредо Вселенной печаль и одиночество, где-то бомж страдает и Ваше Высочество, всем хочется свой угол иметь и приют, верьте себе, а классики чуждые врут.

Зимняя ночь… с неба кружится, падает снег, синие с поволокой родные глаза.

В них раствориться, утонуть до утра… слушать только Любовь и твой ласкающий смех…

Кап… кап… кап.

Сергей открыл Коран:

[107] А те, кто верует и делает добро, —

Для тех жилищем будут Райские сады,

[108] Где пребывать навечно им

Без всякого желания замены.

— Хабир, хабир…

Сергей повернул голову и увидел, что перед ним, удерживая равновесие, стоит тучный водитель и держит в руках поднос с чайником и батоном, из разрезанного бока которого ароматно выглядывает кусок жареного мяса и помидора.

— Возьми, поешь, а то уже ночь скоро.

— Спасибо, шукран, садык! — ответил Мартынов и, разбудив Фархада, предложил ему присоединиться к еде.

— Фархад, ты все время спишь и спишь, попей хоть чаю, что ли?

— А ты все читаешь, читаешь, поспал бы немного, — откидывая столик от спинки впереди стоящего кресла и угощаясь, ответил Норов.

— На том свете выспимся, Фархад.

Поев, Сергей спустился по ступенькам в туалет. Помыв с мылом руки, услышал, как автобус снизил ход.

— Аджабия, — объявил остановку водитель.

— Сколько еще до Сирта? — спросил Сергей.

— Шесть часов, — ответил тот и открыл дверцу, скрывающую за собой двигатель. — Хороший дизель «фиат»?

— Хороший, только вот обороты плохо держит. Слышишь, какие перебои?

— Да, и что предлагаешь сделать, хабир?

— Воздух из системы выпусти. Вон та заглушка, открути ее и ручным насосом прокачай систему. Понял?

Водитель, усмехнулся, но все же выполнил тот перечень работ, который ему предложил Мартынов.

— О, да ты мастер! — воскликнул удовлетворенно, показывая вверх большой палец руки.

— Поехали, поехали, — похлопал его по спине Сергей и, укрываясь от пронизывающего ветра, дующего с уже близкого моря, скрылся в салоне автобуса.

«Шесть часов, значит, только к утру будем на месте», — подумал Сергей.

В четыре часа утра автобус въехал в Сирт и, неожиданно свернув с главной магистрали на перекрестке направо, поехал в сторону моря. Проснувшиеся ливийцы спросили у водителя, в чем дело, но тот, что-то буркнув себе под нос, продолжил движение.

Спустя пятнадцать минут «Неоплан», шипя тормозами, остановился у КПП городка советских специалистов, светом галогенных фар выхватив спящих прямо на песке, в обнимку с автоматами, охранников.

— Вот дела, на междугородном автобусе прямо к подъезду, — сказал Фархад Сергею.

— Уважают, наверное, — ответил тот, и они, поблагодарив водителей, зашагали к своим виллам.