Мэтт Хейг - Как остановить время

На том разговор закончился, и я, как всегда, повиновался Хендрику. Потому что он оставался моей главной надеждой.

Мне было приказано сжечь деревню.

– Поджигай! – ревел Уоллис. – Хочешь вернуться домой, Фрирс, – подпали дикаря! Жги их всех!

Я сжимал в кулаке горящий факел. Рука онемела от тяжести, от напряжения ныло все тело. Опусти я руку, сразу бы полегчало, но я не мог поджечь хижину. Я просто стоял там, на черном песке, напротив молодого островитянина, который не сводил с меня глаз. Он молчал и не двигался. Просто стоял перед хижиной и смотрел на меня взглядом, в котором смешивались и ужас, и презрение. Его длинные волосы спускались на грудь, и на нем было больше украшений, чем на остальных обитателях деревни. Костяные браслеты. Ожерелья. На вид ему было лет двадцать. Но я лучше многих знал, что внешность в вопросе возраста бывает обманчива.

Несколько веков спустя, увидев в ролике на YouTube , как этот человек выходит из океана, я вновь подметил в его глазах похожее выражение. Смесь вызова и недоумения.

Кем-кем, а святым я точно не был. И не видел ничего постыдного в открытии новых земель и расширении границ империи. Я был человеком иной эпохи и целиком и полностью оставался им, когда настали новые времена. Тем не менее я не мог поджечь жилище этого человека. Не знаю, что мне помешало: его взгляд, или интуиция, признавшая в нем собрата, или нежелание брать на душу очередной грех, коих за века жизни у меня накопилось немало.

Наплевав на злобный рык Уоллиса, я зашагал прочь. Вышел на влажный прибрежный песок и выбросил факел в прибой. Затем вернулся к человеку и его не тронутой огнем хижине, вытащил из-за пояса револьвер – перед высадкой на берег его отдал мне заболевший цингой офицер – и положил на землю. Вряд ли островитянин знал, что такое револьвер и для чего он предназначен, но с ножом он наверняка был знаком, и я добавил к револьверу свой клинок.

В кармане у меня лежало зеркальце. Я отдал его островитянину, и тот принялся с интересом себя рассматривать.

Передо мной вырос Уоллис.

– Какого дьявола ты выделываешься, Фрирс?

Я постарался встретить взгляд Уоллиса с таким же достоинством, какое только продемонстрировал мне островитянин.

К счастью, рядом оказался Фюрно.

– Если мы разрушим их жилища, – сказал он, – радушного приема от них не дождемся. Их нужно завлечь, а не запугать. Серьезному зверю достаточно рыкнуть.

Уоллис пробурчал что-то себе под нос, глянул на меня и сказал:

– Смотри, как бы я не пожалел, что взял тебя на борт.

Хижины все равно были сожжены дотла. Это была первая высадка европейцев на остров, который позже станет известен как Таити. Минет всего два года, и капитан Джеймс Кук во время первой экспедиции будет вместе со своим астрономом наблюдать отсюда прохождение Венеры через солнечный диск. Месторасположение острова, на редкость удобное для наблюдений за небесными светилами, будет способствовать развитию наук, в том числе вычислению географической долготы.

Пока полыхала туземная деревня, двое натуралистов – остальные не выдержали долгого путешествия – и художник Джо Уэббер приступили к исследованию тропических джунглей. Нас отправили не завоевывать эти земли; мы полагали, что прибыли сюда как первооткрыватели .

И все же мы совершили то, чем полнится гордая история географических открытий. Мы нашли рай. И предали его огню.

В Дубаи даже глубоко за полночь в аэропорту очень светло. Я бродил по магазину, и продавщица норовила обрызгать меня лосьоном после бритья.

– Мне ничего не нужно, спасибо, – сказал я. Она мне не поверила, прыснула лосьоном Sauvage на тонкую прямоугольную полоску картона и протянула ее мне. Она улыбалась так убедительно, что неожиданно для себя я взял полоску и унес с собой. По дороге я нюхал эту бумажку, представляя себе разнообразные растения, из которых был создан аромат. Как же мы отдалились от природы, мелькнуло в голове. Сколько манипуляций нужно над ней проделать, прежде чем мы разольем пахучую жидкость по пузырькам и напишем на этикетке слово «Дикая». Запах не облегчил головную боль. Я пошел дальше и добрел до книжного магазина. Здесь были книги на арабском, но большая часть – на английском.

Я искал что-нибудь почитать, но мне попадались только пособия по ведению бизнеса. На обложке одной из них красовалась фотография автора. Одетый в строгий костюм, он улыбался фальшиво-обольстительной улыбкой, как будто только что выиграл президентские выборы. Зубы ослепляли арктическим блеском. Автора звали Дейв Сандерсон. Книга называлась «Богатство внутри вас». Ее подзаголовок гласил: «Как взнуздать у себя в душе миллиардера».

Я, словно загипнотизированный, не мог отвести глаз от обложки. Это очень популярная сегодня идея, согласно которой в душе мы совсем не такие, какими кажемся снаружи, и наш внутренний подлинный вариант намного лучше внешней версии. Но добраться до этого внутреннего источника можно, только отыскав ключ. Иными словами, мы так же далеки от нашей истинной природы, как флакон туалетной воды Dior далек от лесных растений.

Насколько я понимал, это одна из проблем человеческого существования в двадцать первом веке. У многих из нас есть все необходимое для комфортной жизни, и перед маркетологами стоит иная задача: увязать экономику и наши эмоции, пробудить в нас новые потребности, заставить нас желать того, в чем мы никогда прежде не нуждались. Нам внушают, что мы бедняки, если мы живем на тридцать тысяч фунтов в год. Убеждают, что мы мало путешествовали, если побывали всего лишь в десятке стран. Заставляют чувствовать себя глубокими стариками, если на лице появится хоть одна морщинка, и казаться себе уродами, если нас как следует не отфотошопили.

Никто из тех, с кем я был знаком в 1600-х годах, и не думал искать у себя в душе тайного миллиардера. Они мечтали дожить хотя бы до ранней молодости и остерегались вшей.

Н-да…

Судя по всему, я был не в лучшем настроении.

Глаза у меня слезились от усталости семичасового перелета. Я вообще не люблю летать. Досаждает не столько передвижение по воздуху, сколько прибытие – всего через несколько часов после вылета из Гатвика – в другую страну, с совершенно иной культурой и климатом. Возможно, причина в том, что я еще помню истинные размеры нашего мира. Сегодня никто об этом не думает. Люди перестали ощущать громадность мира и собственную, по сравнению с ним, ничтожность. Когда я впервые пустился в кругосветное путешествие, оно заняло больше года – я плыл на корабле вместе с огромным числом других людей, и только невероятным везунчикам удавалось вернуться домой. А теперь – вот он мир, перед вами. Весь, целиком. Через час я полечу в Сидней и успею туда к обеду. В подобных ситуациях на меня накатывает приступ клаустрофобии: такое чувство, что мир в буквальном смысле слова сдулся, как проколотый воздушный шар.