Мэтт Хейг - Как остановить время

Мне вспомнился бар в Аризоне: я играл на пианино регтайм, а рядом на грязном полу стояла бутылка муншайна.

– У нее проблемы с почками, и после приступа ей категорически запретили спиртное, но она заявляет, что живет ради удовольствий, а не для того, чтобы дольше пожить. Хотя ей уже восемьдесят семь, но она еще ого-го!

– Похоже, она у вас большой молодец.

Я из последних сил поддерживал разговор, а мой перевозбужденный гиппокамп упорно напоминал мне, что в школе Камилла выглядела неважно. Бледная, поникшая. А в обеденный перерыв демонстративно села в противоположном от меня конце учительской.

Но тут Дафна сказала такое, что всю мою тоску как ветром сдуло.

– Да уж, с моей мамулей не соскучишься. У них там в приюте много таких. Одна старушенция утверждает, что родилась во времена Вильгельма Завоевателя! Строго говоря, ей место в психушке.

Я на миг остолбенел. Первая мысль: Мэрион. Нет, невозможно, абсурд. Будь Мэрион жива, она сейчас не выглядела бы старухой. Она ведь моложе меня. И родилась в правление короля Якова, а не Вильгельма Завоевателя.

– Бедняжка Мэри Питерс. Совсем спятила. Телевизора боится. При этом милейшая старушка.

Мэри Питерс.

Я сочувственно покачал головой. Я не забыл Мэри Питерс из Хакни, которая в один прекрасный день куда-то вдруг пропала. Мэри Питерс, вместе с которой Роуз торговала на ярмарке. Мэри Питерс, которую на чем свет стоит кляла Старуха Адамс и которая явилась «из ниоткуда».

– Правда? Действительно, вот бедолага…

Простившись с Дафной, я бросил свою корзину в проходе между полками и устремился к выходу из супермаркета. Достал телефон и нашел расписание поездов до Сербитона.

Дом престарелых стоял в стороне от дороги. Его фасад полностью скрывали деревья. Я остановился поодаль на тротуаре и задумался, что делать. По другой стороне улицы прошел почтальон, но кроме него вокруг не было ни души. Я глубоко вдохнул. Странный все же у жизни ритм. Чтобы это осознать, нужно время. Десятилетия. Даже века. Уловить его не просто. Но он есть, он существует. Меняется, порой плавно и незаметно, темп жизни. У этого ритма сложный рисунок, состоящий из многих пластов, под каждым из которых скрываются свои пласты, из множества фрагментов, дробящихся на другие фрагменты. Пойди разберись. Похожее впечатление производит игра Джона Колтрейна, особенно когда слушаешь его впервые, но при повторном прослушивании проступают уже знакомые созвучия. Ритм моей жизни явно ускорялся. Я приближался к крещендо, когда все события происходят одновременно. Одна из моделей выглядит так: сначала не происходит ничего, потом – тоже ничего, но затишье становится невыносимым, и тут вступают барабаны. Что-то обязательно должно случиться. Зачастую эта потребность рождается в тебе самом. Ты звонишь по телефону. Говоришь: «Я больше не могу так жить, мне нужны перемены». И что-то происходит, что-то, что зависит от тебя. Затем происходит еще что-то, что от тебя уже не зависит. Третий закон Ньютона. Действие равно противодействию. Одни события вызывают к жизни другие. Порой кажется, что причину некоторых из них объяснить невозможно: почему все автобусы подъезжают одновременно? Почему если тебе везет, то везет во всем, а беда никогда не приходит одна? В наших силах лишь угадывать эти ритмы и жить в соответствии с ними.

Я глубоко вздохнул.

Дом престарелых «Ясеневая ферма». Типичное название для заведений подобного рода – наводит на мысли о листопаде. Вывеска в пастельных желтых и голубых тонах – одно из самых унылых зрелищ, какие мне доводилось видеть. Да и само здание едва ли лучше, хотя ему, пожалуй, не больше двадцати лет. Светло-оранжевый кирпич, тонированные окна – все блеклое и невыразительное. Похоже, этот приют – вежливый эвфемизм смерти.

Я вошел в здание.

Передо мной открылось плексигласовое окошко, за которым сидела женщина.

– Здравствуйте, – обратился я к ней. – Я приехал навестить Мэри Питерс.

Она ответила мне профессионально приветливой улыбкой. Такая улыбка – явление современное. Раньше, скажем до появления телефона, никто так не улыбался.

– Это вы недавно звонили, верно?

– Верно. Меня зовут Том Хазард. Я был знаком с Мэри в Хакни, когда она была моложе.

Дежурная перевела взгляд на монитор и кликнула мышкой.

– Она вас ждет. Туда, пожалуйста.

– Спасибо, – поблагодарил я. Шагая по плитке с ковровым рисунком, я кожей чувствовал, что возвращаюсь в прошлое.

Мэри Питерс смотрела на меня покрасневшими и мутноватыми от старости глазами. Тонкие и белые, как пух одуванчика, волосы; набухшие вены – словно тропы на карте сокровищ. Тем не менее я узнал в ней женщину, с которой виделся в Хакни четыреста лет назад.

– Я тебя помню, – сказала она. – Помню, как ты приходил на ярмарку. Помню, какую трепку ты задал тому гнусному ублюдку.

– Мистеру Уиллоу, – уточнил я и снова как наяву увидел, как тот исчезает в облаке специй.

– Точно.

Она дышала хрипло, с присвистом, при каждом вдохе издавая какой-то скребущий звук. Вдруг она вздрогнула и скрюченными пальцами легонько погладила себе бровь.

– Часто голова болит. Вот.

– У меня теперь тоже бывает.

– Голова то болит, то нет. Давеча опять болела.

Я слушал ее с изумлением. И не лень ей еще разговаривать?! Она ведь уже лет двести как древняя старуха.

– Мне уж недолго осталось, – будто прочитав мои мысли, сказала она. – Потому я сюда и переехала. Риска никакого.

– Риска?

– Мне осталось самое большее года два.

– Откуда вам знать? Может, еще лет пятьдесят проживете.

Она покачала головой:

– Нет уж, лучше не надо.

– Как вы себя чувствуете?

Она улыбнулась, словно я сказал что-то смешное.

– Чувствую, конец близок. У меня целый букет хворей. Когда доктор сказал, что мне остались считаные недели, я поняла… Значит, год или два. Ну, самое большее – три. Вот я и решила: лучше уж перебраться сюда. Безопаснее…

Ерунда какая. Если она беспокоится о своей безопасности, зачем рассказывает всем и каждому про свой возраст?

В комнате мы были не одни. В креслах сидели другие пациенты, погруженные в разгадывание кроссвордов или в воспоминания.

– Роуз любила тебя безумно. Только о тебе и говорила. У меня был цветочный ларек, а они с младшей сестрой торговали рядом фруктами. Том то, Том сё. Том – всё. Она как встретила тебя, будто заново родилась. Совсем другая стала.

– Я очень ее любил, – признался я. – Она была такая сильная! Лучше ее я никого в жизни не знал.

По ее лицу пробежала тень сочувственной улыбки.

– В ту пору мне было худо. У меня сердце было не на месте.

Она оглядела комнату. Кто-то включил телевизор. На экране замелькали титры передачи под названием «Новая жизнь под солнцем». Ее герои – супружеская пара, владеющая испанским рестораном «Голубой марлин», – сосредоточенно промывали в кастрюле мидии.