Илья Ильф - Двенадцать стульев [litres, Полная версия романа]

Согласно Петрову, его старший брат, вернувшись из отпуска, отказался от своей идеи – «открыть мастерскую советского романа». Потому что убедился: чернорабочие вполне справляются с задачей самостоятельно.

Дату завершения романа Петров указал. Впрочем, тоже приблизительно: «И вот в январе 28 года наступила минута, о которой мы мечтали. Перед нами лежала такая толстая рукопись, что считать печатные знаки пришлось часа два. Но как приятна была эта работа!»

Имелось в виду, что соавторы определяли размер гонорара. Тут без подсчета нельзя было обойтись: полистно оплата производилась, и, как известно, каждый печатный лист – сорок тысяч знаков, включая пробелы.

Считали в редакции. Далее, согласно Петрову, «уложили рукопись в папку.

– А вдруг мы ее потеряем? – спросил я.

Ильф встревожился.

– Знаете что, – сказал он, – сделаем надпись.

Он взял листок бумаги и написал на нем: «Нашедшего просят вернуть по такому-то адресу». И аккуратно наклеил листок на внутреннюю сторону обложки».

Согласно Петрову, соавторы вышли из редакции, наняли извозчика. Далее сказано: «Все случилось так, как мы мечтали. Шел снег. Чинно сидя на санках, мы везли рукопись домой. Но не было ощущения свободы и легкости. Мы не чувствовали освобождения. Напротив. Мы испытывали чувство беспокойства и тревоги. Напечатают ли наш роман? Понравится ли он?»

История трогательная. Детали яркие, они хорошо запоминаются. Однако все это выдумано.

Если б рассказанная Петровым история соответствовала истине, так в январе 1928 года не могла бы начаться журнальная публикация романа.

Рукопись готовилась к публикации не сама собой. В ежемесячных советских журналах 1920-х годов процесс редакционной подготовки был довольно трудоемок и продолжителен.

Как бы ни был хорош почерк Петрова, а в редакцию следовало предоставить машинописный экземпляр. Это обязательно для внесения редакционной правки. За день перепечатать не удалось бы.

С машинописным экземпляром должны были в редакции ознакомиться. Если не руководитель журнала, так хотя бы один из сотрудников. На что ушло бы тоже несколько дней.

Допустим, решение было сразу принято. Тогда машинопись поступила бы на редактуру. Без этого не обошлось бы. Редактор вновь читал бы роман, вносил правку, согласовывал бы ее с авторами. Тут как минимум неделю потратили бы.

После этого рукопись, правленную редактором, читал бы корректор. Тоже вносил бы свою правку. Снова неделя.

А еще с романом полагалось бы ознакомиться и художнику. Журнал «30 дней» – иллюстрированный. Опять же, иллюстратору понадобилась бы как минимум неделя.

Далее роман вместе с иллюстрациями надлежало в типографию отправить. Там сделали бы типографский набор и отправили оттиски в редакцию – для сверки. Что тоже не за одну неделю успели бы.

После сверки материалы вновь надлежало вновь отправить в типографию. Там – внести правку. Затем опять сверка. Вряд ли на все это недели бы хватило.

Наконец, был ведь и журнальный план. Содержание каждого номера, объем каждого раздела, макет в целом планировались не менее чем за месяц-два – тогдашний цикл «толстого» журнала.

В журнале указывалась дата, когда готовый, уже сверстанный номер сдавали в типографию. Равным образом и вторая – подписание к печати. Так в СССР обозначались хронологические границы редакционной и типографской ответственности за публикацию.

Коррективы, конечно, бывали. Например, когда редакция получала от руководства материалы под грифом «срочно в номер».

Тут, разумеется, планы менялись. Номер срочно верстался заново. Конфликты с типографией исключались – решение вышестоящих инстанций.

Однако такое случалось нечасто, объем подобного рода публикаций обычно невелик. Потому нет оснований полагать, что главный редактор вдруг решил эдак запросто дополнить готовый макет январского номера несколькими романными главами. Да еще и срочно подготовить иллюстрации.

Вывод ясен: даже если бы история о завершении романа, описанная Петровым, произошла 1 января, что маловероятно, а редакция получила бы рукопись на следующий день, публикация началась бы не раньше марта. По-другому быть не могло.

Да и не было. Это Петров рассказывал, как в январе 1928 года они с Ильфом сомневались, напечатают ли их роман. В редакции решение приняли.

Решение в редакции принималось заблаговременно. Потому журнал «30 дней» анонсировал публикацию романа без каких-либо оговорок: «С января 1928 года читайте большой роман-хронику «Двенадцать стульев»».

Московский иллюстрированный еженедельник «Огонек» тоже анонсировал публикацию романа, поместив фрагмент в последнем декабрьском номере 1927 года. Без путаницы, впрочем, не обошлось. Псевдонимы соавторов были соединены причудливым образом, да еще и с опечаткой, так что получился неизвестный писатель «Ильс-Петров» [182]  См.: Ильс-Петров. Гусар-схимник. Отрывок из романа Ильса-Петрова // Огонек. 1927. № 52. С. 8–9. .

Обо всем этом Петров, разумеется, не мог забыть к 1939 году. Значит, правомерны два вопроса.

Первый – какой была последовательность событий на самом деле. Явно ведь, что выдумана история публикации.

Второй, соответственно, зачем понадобился вымысел. Не развлечения же ради сочинены небылицы.

Кстати, ни один из современников не оспорил сказанное Петровым в статьях об Ильфе. Следовательно, хватило причин, чтобы согласиться. Каких – вопрос уже другой.

Вернемся к началу совместной работы соавторов. Более подробно эта история описана в черновиках незаконченной книги Петрова «Мой друг Ильф».

Как литератор Петров дебютировал в 1923 году. Публиковался в различных изданиях. А постоянную работу, по его словам, получил в журнале «Красный перец». Это сатирический двухнедельник, выпускавшийся ЦК партии как приложение к ежедневной «Рабочей газете».

Минул год, Петров стал довольно опытным журналистом, но тут его и призвали на действительную военную службу. Это сотруднику угрозыска могло выхлопотать отсрочку милицейское начальство, а для литератора льготы не предусматривались.

Формально Петрову тогда и двадцати двух лет не было. Возраст для военной службы вполне подходящий.

Разумеется, опытный столичный журналист использовался армейским командованием не как обычный новобранец. Свободного времени хватало. В планах книги о друге и соавторе Петров отметил: «Красная армия. Единственный человек, который прислал мне письмо, был Ильф».

Нет оснований полагать, что Петров не переписывался с братом. Скорее всего, Ильф был «единственным» из коллег-журналистов, отправившим письмо знакомому, служившему в армии.