Илья Ильф - Двенадцать стульев [litres, Полная версия романа]

Оба издания были, так сказать, преемниками одесской газеты «Моряк» (1921), тоже профсоюзной. Она была памятна и авторам романа, и Регинину, в ней работавшему.

Не исключено, что в данном случае авторы не только напоминают читателю о рассказе своего «литературного отца», но и очередной раз пародируют «октябрьскую поэму» Маяковского. Тот был некомпетентен в вопросах техники, хотя и любил при случае щегольнуть специальным термином, что очень забавляло знакомых. В юбилейной поэме он вновь допустил оплошность сродни ляписовской: перепутав морские единицы измерения скорости и расстояния, сообщил, что пароходы с врангелевцами шли «узлов полтораста наматывая за день».

…С Хиной я сколько времени уже не живу. Возвращался я с диспута Маяковского… Вероятно, подразумевается разрыв Маяковского с Брик в 1925–1926 годах, все еще остававшийся предметом литературных сплетен. По этой причине, надо полагать, фамилия поэта фигурирует в соседстве с Хиной Члек.

Мотивируя такое соседство, авторы романа, весьма внимательные к деталям вообще и особенно к газетной хронике, специально допускают хронологическую неточность. Маяковский, уехавший за границу в апреле 1927 года, до июня в Москве не выступал.

…с прибылью продать в «Голос комода»… Эх, Трубецкой… «Комодом» москвичи называли принадлежавший князьям Трубецким особняк XVIII века на улице Покровка.

…Валуа… – династия французских королей в XIV–XVI вв.

…гражданин Никифор Сумароков-Эльстон… один бред подписывается Сумароковым, другая макулатура – Эльстоном, а третья – Юсуповым … В данном случае подразумевается титулатура Ф. Ф. Юсупова (1887–1967). Отец его, граф Ф. Ф. Сумароков-Эльстон, женившись на княжне З. Н. Юсуповой, последней представительнице этого рода, добился права на титул князя Юсупова, разумеется, при сохранении собственного. Сын же получил мировую известность как один из организаторов убийства Г. Е. Распутина.

В 1927 году он издал в Париже книгу «Конец Распутина: Воспоминания». Она широко обсуждалась и на родине автора.

…у Новой Голландии … То есть у острова, образованного Мойкой и разветвлениями Адмиралтейского канала.

…бархат и лохмотья … Аллюзия на пьесу А. В. Луначарского «Бархат и лохмотья», которая шла тогда в Малом театре.

…«И вся-то наша жизнь есть борьба» … Строка уже упоминавшегося в главе XV «Марша Буденного».

Глава эта, опубликованная с некоторыми сокращениями в журнальном варианте и первом книжном издании, была исключена из всех последующих.

…квипрокво… (лат. qui pro quo – букв. один вместо другого) – путаница, недоразумение, комическая ситуация; в данном случае – театральный термин, обозначающий важную сюжетную ситуацию: героя не узнают или принимают за другого.

…Московский Художественный Академический… Качалов… Москвин, под руководством Станиславского сбор сделают… не меньше ста раз… Шли же «Дни Турбиных» … Пьесу эту ставил И. Я. Судаков (1890–1969). Причем тогдашние «звезды» – В. И. Качалов (1875–1948) и И. М. Москвин (1874–1946) – в постановке заняты не были, о чем знали все театралы.

Вероятно, разместив в одном ряду имена «звезд» и название популярной пьесы, авторы намекают на мхатовский конфликт. Ветераны труппы, так называемые «старики», поначалу всячески противились проникновению в репертуар советских пьес, а «молодежь», группировавшаяся вокруг В. И. Немировича-Данченко, настаивала на обновлении репертуара «в духе эпохи».

Постановка булгаковской пьесы, «освященная» именем Станиславского, планировалась в качестве очередного компромисса, предотвращавшего раскол труппы. Стала же она триумфом «молодежи», на чьей стороне, кстати, были симпатии авторов романа.

Примечательно, что 9-13 мая 1927 года в Москве проходило I Всесоюзное партийное совещание по вопросам театральной политики, где были приняты резолюции о необходимости «бережного отношения к старейшим академическим театрам» и «борьбы за создание советской драматургии». Соответственно, авторы романа указывают на конкретные причины активизации конъюнктурных устремлений ляписовского соседа-драматурга.

…комсомольце, который выиграл сто тысяч … Вероятно, аллюзия на стихотворение Маяковского «Мечта поэта», опубликованное осенью 1926 года. Рекламируя облигации очередного государственного займа, автор повествовал о необычайно широких возможностях, которые обрел счастливец, выигравший именно сто тысяч рублей.

В этом контексте ироническую характеристику Хунтова как человека, «звучащего в унисон с эпохой», а также непривычную для русского уха фамилию ляписовского соседа можно рассматривать как своего рода подсказку читателю. Термин «хунта» устойчиво ассоциировался с Латинской Америкой, где Маяковский побывал в 1925 году, и эту свою поездку неоднократно описывал.

Стоит подчеркнуть еще раз, что сама тема ангажированности автора «октябрьской поэмы», его творческого кризиса были весьма популярна в 1927 году. Кстати, об этом – изданная тогда в столице книга Г. А. Шенгели «Маяковский во весь рост».

Шенгели высказывался крайне язвительно. По его словам, пришло время «повнимательнее рассмотреть, что представляет собой Маяковский как поэт. Во-первых, сейчас уже можно подвести итог его поэтической работе, так как она практически закончена. Талантливый в 14-м году, еще интересный в 16-м, – теперь, в 27-м, он уже не подает никаких надежд, уже безнадежно повторяет самого себя, уже бессилен дать что-либо новое и способен лишь реагировать на внешние раздражения, вроде выпуска выигрышного займа, эпидемии растрат, моссельпромовских заказов на рекламные стишки».

…Советский изобретатель изобрел луч смерти и запрятал чертежи в стул… Жена… распродала… фашисты узнали… борьба… Сюжет явно пародиен. Осмеиваются роман А. Н. Толстого «Гиперболоид инженера Гарина», опубликованный в 1925–1927 годах, фильм Л. В. Кулешова по сценарию В. И. Пудовкина «Луч смерти», вышедший в 1925 году, и, конечно же, роман А. Белого «Москва», своего рода бестселлер сезона, выдержавший к осени 1927 года два издания.

Главным объектом иронического переосмысления стала книга Белого, что манифестируется, прежде всего, жанровой спецификой. В романе Толстого и фильме Кулешова повествуется о грядущих войнах и революциях, то есть фантастических событиях планетарного масштаба, у Белого же сюжет вполне соответствует канонам «шпионского» детектива: рассеянный профессор, совершивший важное с военной точки зрения открытие, конечно же, смертоносный луч, прячет техническую документацию между страницами книг, но их распродает беспечный сын, а покупает, разумеется, эмиссар иностранной разведки. Далее в борьбу вступают прочие «силы зла», охотящиеся за изобретением русского ученого.