Александра Груздева - Демоны Дома Огня [litres]

– Запомни, – говорил ей Принц Ночи и Кромешной Тьмы, – чужая кровь изменит твою душу. Кровь всегда меняет душу, поэтому мы храним чистоту крови Дома Гильяно. Но если ты уйдешь, твоя кровь больше никогда не будет чиста. Готова ли ты уйти?

И она отвечала:

– Готова.

– Запомни, – говорил ей Принц Ночи и Кромешной Тьмы, – каждый, кто уходит из Дома, засыпает глубоким сном. И нет никакой надежды, что однажды он проснется. Во сне такой человек забывает, кто он и откуда пришел. И нет никакой надежды, что он вспомнит себя. Готова ли ты уйти?

И она отвечала:

– Готова.

– Запомни, – говорил ей Принц Ночи и Кромешной Тьмы, – хоть ты и забудешь себя, но твои горести не оставят тебя. То, что ты любила больше всего здесь, будет терзать тебя и там. То, чего ты больше всего боялась здесь, настигнет тебя и там. То, к чему ты стремилась здесь, к тому ты будешь стремиться и там. Но ты никогда не будешь довольна, потому что тот мир спящих – лишь бледная тень Дома пробужденных. Готова ли ты уйти?

И она отвечала:

– Готова.

– Что ж, – отвечал он, – за моим левым плечом дверь. Иди и открой ее. Не задерживайся в Саду, иди к калитке. Ты больше не кровь и плоть Дома Гильяно.

Среди переплетений цветов и листьев, скрещения шипастых драконьих хвостов в росписях китайских ваз Мемориальной гостиной ей почудились ехидные ухмылки.

«Схожу с ума. Боже, я схожу с ума», – бормотала Ада. Она не могла взгляда оторвать от фотографий. Казалось, она знала Ашера Гильяно, когда он был молод. Она может показать и его возлюбленную. Вот эта девушка. Невыразимо прекрасная, немного грустная, но все же улыбается перед фотографом. Может, он смешил ее, чтобы она хоть краешком губ улыбнулась? Рассмеялась над глупой шуткой, несвежим анекдотом, а фотограф времени не терял – выпустил магниевую птицу. Но обмануть эта приклеенная улыбка может лишь случайного зрителя, родную душу ей не обмануть. Стоило Аде разобраться в фотографиях, как сразу же напали сомнения. Нет. Не она. А кто? Она уже не могла сказать.

Даже не села – упала на подушки на ковре. Сон. Всего лишь сон. Ей приснился странный сон, который вдруг перешел в явь. Или она еще не до конца проснулась. Китайская раскраска стен била в глаза, хотелось закрыться от этой бесстыжей синевы. Ада легла ничком и одной подушкой закрыла голову. Выдумки, сказки. Нервы у нее на пределе. Она сама себя не узнает в этом Доме. Здесь все так устроено, чтобы человек потерял разум. Его окуривают с утра до ночи сигарами, поят в любое время суток алкоголем, искушают праздностью и роскошью, нежат на солнце, услаждают сказками. Проклятые сказки! Из-за них она помешалась. Из-за них, а еще из-за Яна. Зачем? Зачем нужно было любезничать и заигрывать с этим мальчишкой?

– Нет, нет! – Ада сильнее вдавила лоб в ковер. – Нет. Прекрати думать об этих глупостях. Тебе померещилось. Тебе приснилось. Страшный сон. Бывает, снятся страшные сны, но никто не принимает их за правду. Ты проснулась. Господи! «Эта роза просыпалась в разных садах… Но не думала, по своей невинности не знала, что может проснуться в аду». В аду. Она сама – Ад с большой буквы. «Прекрати», – еще раз приказала она себе.

«Имя никогда не бывает случайным – оно часть души, крови и судьбы», – ужасные слова прозвучали у нее над головой. Будто все запечатленные на стене черно-белые лица хором произнесли эту фразу.

Реальность уплывала, поворачивалась боком. Она не узнавала себя, зато очень хорошо видела и понимала, как воспитывали детей в Доме Гильяно. Здесь их каждый вечер учили быть героями, мифическими существами, которые превращают время в пыль, звезды для них – ночные светильники, закат и рассвет – картины на стенах их дома. Они велики, они тянутся головой к горизонту, но в мире не найдут достойных спутников. Мы ведь люди, мы любим поиграть в великанов, но на ночь хотим укрыться в пещере, свернуться в тугой клубок, сжаться в горошину. Мы не можем все время совершать великие дела, мы хотим и дел малых, обыденных, рутинных…

«Мне нужно видеть Яна. Мне нужно поговорить с Яном», – сказала она себе. Но не в ночной сорочке же беседовать с ним. Она оглядела себя. Бегом в спальню! Одеваться. Скоро начнут спускаться к завтраку, а она в таком виде. Стыд какой!

Ада стояла у подножия лестницы на Мужскую половину, поджидая Яна. Но спокойно стоять не могла, ходила взад-вперед, переминалась с ноги на ногу, даже считала длину сторон бассейна, меряя их шажками, ставя пятку левой ноги плотно к носку правой. Розы уже убрали из бассейна, вымели лепестки подчистую, бетонный пятиугольник снова стал скучной пустой ямой. Ада улыбалась тем, кто сходил в холл, здоровалась, делала вид, что она здесь случайно или ждет кого угодно, но только не Яна.

Вдруг нелепый вопрос пробился в голову и застучал в виске: «А как бы ты назвала своего сына, если бы… Точнее, как бы назвала своего сына та женщина, танцовщица? Как она хотела назвать его?» И ответила, будто давным-давно заучила этот урок наизусть: «Рождение ее ребенка было чудом, может быть, самым большим чудом, которое когда-либо происходило в Доме Гильяно. А потому хотела назвать мальчика Иоанном или Яном, что означало «Бог помиловал».

«Элен, – внезапно подумала она. – Елена Юрьевна. Она назвала своего сына Яном». Ашер не мог не знать, как именно Амрита собиралась назвать их сына. «Женщины начинают видеть мои сны», – говорил он. «Ты можешь влиять на людей», – отвечал ему Антонио Аменти. И вот что произошло с Элен… Она думала, что поступает так, как хочет она. На самом деле ее история была лишь отражением в кривом зеркале трагедии Ашера и Амриты. Вот почему от Ашера нужно было бежать, не оглядываясь. Он страдает сам, но заставляет страдать и всех вокруг, особенно тех, кто по какой-то причине становится ему дорог, особенно тех женщин, кто напоминает ему жену. Он надеялся на чудо или жаждал мести? Неважно. Он заставлял людей страдать, и глубина этих страданий была огромна.

Она так задумалась, что чуть не пропустила мимо себя Антонио, но спохватилась и вовремя вцепилась в рукав его пиджака:

– Т-тони, Т-тони, – дрожащим голосом твердила она, губы прыгали, и у нее никак не получалось сказать то, что она собиралась. – Тони, п-позови Яна, п-п-пожалуйста, Иоанна, то есть Яна, – путалась она в именах.

– Что с тобой?

– М-м-мне надо с н-и-им п-п-поговорить, а он все не идет.

– Ладно, погоди. – Антонио взлетел, перескакивая через две ступеньки, вверх по лестнице. Спальня Яна находилась почти в самом конце галереи. Антонио постучал:

– Ян, ты там? Ян! А ну, к черту! – решил он – и нарушил Закон, по которому утром в спальни могли входить лишь Служители, открыл дверь. И тут же притворил ее за собой, чтобы никто из коридора, даже случайно, не увидел, что происходит с Яном.