Александра Груздева - Демоны Дома Огня [litres]

Ян лежал на полу, руки и ноги сведены судорогой, пальцы скрючены. Тони бросился к нему, перевернул на спину:

– Ян!

И тут же увидел, что яркие глаза друга бесцветны. Тони вспомнил слова из сказки про лилу: «Перед уходом их глаза выцветают, становятся прозрачными, они в последний раз опускают веки».

– Ян, не вздумай умирать! Что еще за фокусы? – Под его руками в груди Яна, то затихая, то пускаясь вскачь, билось человеческое сердце. – Ты же демон! – чуть не плача, уговаривал его Тони. – Сделай с собой хоть что-нибудь! Ну же, Ян! Ты все можешь.

– Больно, – одними губами беззвучно произнес Ян.

Тони понял его.

– Больно? Тебе больно? – И подумал: «Какая это дикая должна быть боль, чтобы ее чувствовал Ян». – Что? Что мне делать? – крикнул Тони и тут же вспомнил про универсальное средство: – Тебе нужна кровь? Вот, сколько угодно крови, – разодрал он рукав рубашки. – Возьми хоть всю. Она – твоя.

Но Ян лишь слабо повел головой, мышцы шеи были натянуты как канаты, он не мог двигаться. Малейшее движение взрывалось во всех сплетениях человеческого тела пульсирующими вспышками боли.

– Г-гильяно, – едва слышно произнес он. – Г-гильяно, – повторил он.

И Тони понял: Яну нужна кровь Гильяно – настоящая породистая старинная кровь древнего рода убийц и тайных правителей.

– Я достану тебе ведро крови Гильяно! – пообещал Тони и выскочил за дверь. Но даже каплю крови Гильяно взять было неоткуда. Гильяно не делились кровью, оберегали ее чистоту. «Вот почему умирали Лучшие из Лучших, – вдруг сообразил Антонио. – Чтобы жить, им нужна была кровь Гильяно, но никто не давал им этой крови».

И он помчался на кухню. Возле самого провала в полу, перед черными мраморными ступенями, ведущими в преисподнюю Дома Гильяно, он замедлил шаг, пригладил волосы, одернул пиджак и поглубже затолкнул в рукав разорванную манжету. Сколько раз Тони во времена своего детства поднимался по этим ступеням с тем или иным блюдом в руках! Подниматься и спускаться нужно было очень осторожно, скользкие ступеньки так и норовили тебя подвести. Сколько раз он падал на этих ступенях! Сколько посуды перебил! «Хоть бы резиновый коврик положили», – подумал Антонио, прекрасно понимая, что, пока будет стоять Дом, никаких ковриков на этой лестнице не появится. Падения и наказания были частью учебы в Доме Гильяно. Ноги Антонио сами вспомнили все хитрости, которым он научился, будучи официантом и поваренком, он спустился в кухню, даже ни разу не поскользнувшись на коварном мраморе.

Шеф-поваром Дома во времена ученичества Антонио был и оставался ныне Симон Гильяно. Темноволосый, с огненными глазами, как и все Гильяно, он был веселым и дружелюбным парнем, но, стоило кому-нибудь из поварят испортить утку с черносливом или пересолить суп, ярость, присущая всем в их роду, извергалась, как вулкан, и накрывала пеплом весь Дом Гильяно. Поварята ходили на цыпочках, посуда и начищенное серебро блестели, а в натертый до блеска мраморный кухонный пол можно было глядеться, как в зеркало.

Парадный завтрак стряпали всем поварским составом и, как водится, суетились. Опоздать, не успеть в Доме Гильяно было невозможно. У тебя всегда было достаточно времени. Оно все было твое, но лишь потому, что его не было вовсе. Суета и спешка оттеняли праздник, подчеркивали: то, что совершается сегодня, – не обычная дневная рутина.

– О, Тони! – махнул ему кухонным ножом Симон Гильяно. – Пришел помочь? А то, как стал адвокатом, носа к нам не кажешь. Или… погоди… – Он с заговорщическим видом подскочил к Антонио: – Может, ты уже новый дон Гильяно и делаешь смотр своим кухонным войскам? – и разулыбался, довольный своей шуткой.

Хоть Тони и сидел за столом дона Гильяно, все в Доме знали: он не претендент. И его двусмысленное положение всегда было поводом для шуток.

– Руки-то все-таки покажи, – грубовато велел Симон. – А то ведь так можно дошутиться. Нет кольца – и хорошо. – Он обнял бывшего ученика, при этом остро заточенный нож в руке шефа просвистел у Тони прямо над ухом.

Ни одна кухонная машина: ни комбайн, ни миксер – никогда не оскверняла кухню Гильяно. Все делалось вручную. А модный в современном мире глутамат натрия, без которого не обходится ни соль, ни приправа, здесь считали порошком дьявола. Шеф накануне Ночи Фортуны и в первый день после нее трудился наравне со своим поварским войском и сейчас нарезал морковь, да так виртуозно, что об этом можно было сложить поэму. Тони облокотился о разделочный стол:

– Да так… решил зайти посмотреть, как вы, ребята, крутитесь.

– Крутимся мы, как ужи на сковородке, – подтвердил Симон, не прерывая нарезки и даже не глядя на свои руки. Он и во сне мог нарезать что угодно, и самым изощренным способом.

Антонио смотрел, как мелькает нож в руках Симона, и начинал осознавать всю бессмысленность своей затеи. Идея казалось гениальной, пока он бежал сюда, но, видно, подзабыл, как хорош в своем деле Симон. В Доме Гильяно все отлично управлялись с ножами, но Симон был виртуозом.

– Ян стал доном Гильяно.

Острейший нож на волос отклонился от своей обычной траектории. Никто из Гильяно не мог всерьез вообразить, что Ян Каминский когда-нибудь получит кольцо. Лучшие из Лучших – драгоценность Дома Гильяно, но они не правители Дома. Во главе Дома всегда стоит Пробужденный, он может быть Гильяно или принадлежать Дому, в любом случае это всегда существо, наделенное душой, потому что его кровь и растворенная в крови душа кормят Дом. Кровь демонов Дом не питает – она является платой за его существование. Демоны служат высшим существам – Гильяно. И это Закон.

Кровь – густая, темная – полилась на разделочную доску из-под ножа, но Симон даже не заметил пореза. Он смотрел на Антонио – и не мог поверить в его слова, но и не мог в них не верить: ведь Дом стоял на краю гибели, и спасти его могло только чудо. Но если это чудо – демон во главе Дома, не слишком ли велика цена за дальнейшую жизнь? Не лучше ли смерть, чем взрослый пробужденный демон во главе Дома?

– Симон! – Антонио выхватил у шефа из-за пояса полотенце, прижал к его руке. – Ты порезался, Симон! Ты порезался, – повторил он уже тише. – Это шутка, Симон. Это шутка.

– Уходи, – велел ему Симон. Ни тени дружелюбия не осталось на его лице. – Не смей больше являться на мою кухню. – Он протянул Антонио промокшее полотенце, кровь больше не шла, а рана чудесным образом затянулась. Способность к быстрому восстановлению тканей тоже была у Гильяно в крови. Они развили ее силой воли, тренировками и намеренными увечьями, а затем сохранили в глубинах своего существа, впечатали в родовую память, как в камень, навечно. – Этого ты добивался? Бери, оно твое. Раб всегда служит господину. Но вспомни, какому господину служишь ты, Антонио Аменти?