Александра Груздева - Демоны Дома Огня [litres]

Ашер отстранился, тяжело дыша. А она вдруг увидела, что над ними звездное небо. Ветер унес тучи и обнажил созвездия.

– Чего ты хочешь? – спросил он. Наверное, за смелость ей полагалась награда.

– Хочу проснуться рядом с тобой… – Она сама не поняла, зачем его об этом просит.

Но он неожиданно согласился:

– Хорошо, остаток ночи мы проведем вместе. – И подхватил ее на руки.

В кровати он обнял ее, как океан обнимает и большие корабли, и маленькие лодки, Ада впервые в жизни почувствовала себя защищенной. Боль уходила, Ашер будто вбирал ее в себя, тело Ады словно расправлялось, становилось легким, невесомым. Запах Ашера – сигар и миндаля – дурманил голову, усыплял. «Осторожно, не влюбись», – предупредила она себя, но, наверное, предупреждать уже было поздно.

Сон рядом с Ашером был страшен. Кровавые куски мяса. Лохматые раны. Срезанная полосками человеческая кожа. Глаза, вытекающие из глазниц. Бег до изнеможения, до режущей боли в подреберье. Но даже тогда, когда силы на исходе, ты не можешь остановиться, не имеешь права. Тонкий свист копья, вспарывающего воздух. На адреналине ты не чувствуешь боли, ты еще бежишь и даже не думаешь о том, что твой бег скоро прервется. Холод рождается внутри. Движения замедляются. Тело охватывает паралич. Ты падаешь лицом в жидкую грязь. Рот полон кислой земли. Копыто животного ступает тебе на поясницу, ноги пешего воина переступают через тебя. Тяжелый сапог наступает на голову и проламывает нежную височную кость, как новорожденную ореховую скорлупку. Тишина, чернота. Но ты не умираешь. Ты лежишь с раздавленным черепом, с мыслями, вытекающими в грязные лужи, под ноги бойцам, но почему-то не умираешь.

Ада очнулась от кошмара, села в постели. Ее била дрожь, тонкое одеяло подлой змеиной кожей сползло на пол. Ногтями она впилась в колени. Стойкое ощущение чужих образов, не принадлежащих ей мыслей осталось в памяти, как мутные следы пальцев на чистом стекле. Она все еще чувствовала запах крови и сырой после дождя земли. Как затравленный зверь, которого хищник гнал несколько часов, но вдруг по милости неба отпустил, она оглянулась и натолкнулась на непроницаемый взгляд Ашера. От этого мужчины нечего было ждать сочувствия.

– Поэтому я и не сплю рядом с женщинами, они начинают видеть мои сны, – сказал он.

Элен была одной из многих женщин в жизни Ашера Гильяно. Наверное, не слишком лестно быть «одной из многих», престижнее быть первой или последней. Одна открывает тебе глаза на мир, другая – их тебе закрывает. Но она была именно «одной из многих». А что в ней было такого особенного, почему Гильяно ее заметил – непонятно… Почему Ашер следил глазами за этой девушкой в сером переднике из темного захолустного бара, пропахшего соленой рыбой и пивом? Она была похожа на призрак. Бывают призраки замков, кораблей, старых особняков, даже парков, а она была призраком бара. Среди живых потных мужиков скользила бесплотным созданием с прозрачными пальцами, унизанными, как перстнями, массивными ручками пивных кружек.

Ашеру все не давали покоя ее туфли. Мягкие как чешки, ободранные на носках, стоптанные балетки. Трудно было сказать, какого они были цвета раньше. Но теперь уже – никакого. Цвет не держался на них так же, как румянец – на ее щеках. Она лежала в постели, он сидел на краю, держа в руках ее туфлю, разглядывая нищую обувку, как археолог – ископаемую древность. А та и была древностью: туфли достались Элен в наследство от матери, а той – от бабки, светловолосой славянки с зелеными глазами. Изумрудные глаза бабки через поколение стали прозрачными, с едва заметной прозеленью. На свету казалось, что у Элен пустые рыбьи глаза. А волосы, будто обиженные, свисали вдоль лица. Тонкие черты лица, проведенные смелой кистью, кожа – рисовая бумага, молочные руки, которые на солнце казались еще белее, чем в тусклом свете подвала. Сирота, как водится. Только сироты могут быть печальными без особой причины. И тогда он впервые почувствовал, как волны нежности и пронзительной жалости к этому призрачному существу прокатывают у него под сердцем.

Он ведь ей ничего не обещал. Она потеряла голову. А может быть, как раз впервые за всю жизнь обрела разум.

– Я люблю тебя, – призналась она, а в ответ услышала:

– Знаешь сколько раз женщины говорили мне эти слова? Разными голосами – одни и те же слова. Улыбаясь или роняя слезы. Но я не верю сказанным словам, Элен. Слова говорят от отчаяния. Слова говорят, когда хотят что-то получить. Когда ничего не требуют, слова не нужны, и люди – молчат. Слова о чувствах – ложь. Со словами чувства тут же теряют свою цену.

Он не мог любить ее. Он не мог остаться с ней навечно. Он не хотел оставаться. Он догадывался, он знал, что, если не уйдет сейчас, она его свяжет канатами с корабля-призрака, который всегда плывет позади нее, невидимый обычным людям. И он опоздал. Он не успел вырваться. Сеть была прочна. Вечная кровная сеть, в которую испокон века попадались миллионы мужчин: и крупная рыба, и мелкая, и совсем никчемная рыбешка.

– У меня будет ребенок.

– От меня не может быть детей, – отрезал он. – Гильяно не смешиваются с обычными людьми.

И она во второй раз с удивлением отметила, что его слова ранят ее. А ведь не должны… Что же с ней происходит?

– Это твой ребенок.

– Избавь меня от сказок, Андерсен. Или ты воображаешь себя сразу обоими братьями Гримм? – рассмеялся он злым, лающим смехом. Но она явно не шутила, тогда стал серьезен и он: – Если ты все решила, то я могу лишь посоветовать: читай ему книжки, чтобы он не вырос обычным для портового квартала ублюдком.

Элен едва не застонала от отчаяния, от безумия всего, что с ней происходит, от крушения чего-то важного, колонны-основания, казалось, будто рассыпается позвоночный столб.

– Ашер…

Он был холоден как лед. А может быть, и вправду он уже тогда был мертвым.

Официантка Элен поклялась, что Ашер Гильяно пожалеет о своих словах.

Елена Каминская хотела, чтобы у нее родился мальчик. Она так хотела, чтобы у нее был собственный Ашер Гильяно! Мальчик, конечно же, будет похож на него. И кто знает, может, в один волшебный день его отец вернется. Ведь сын – это огромный капитал, это целая жизнь, не каждая женщина может подарить Ашеру сына, а она, Элен, смогла. Но Ашер Гильяно не появлялся на горизонте.

Она хотела назвать сына Яном, потому что ей очень нравилось это имя. В далеком-далеком деревенском детстве у нее был друг – Янек. Смешливый, неунывающий мальчишка, быстрый как ветер. Он погиб во время сенокоса. Глупо и неосторожно заснул посреди поля. Поругался с отцом, сбежал из дома. А комбайны вышли на заре. Всякое бывает, но чтобы такое…

Был август, стояла удушливая жара. Он лежал в сосновом некрашеном гробу, такой тоненький и бескровный, спокойный, будто спящий. Она плакала тогда. Бродила потерянная среди частокола взрослых. Он был ее первой любовью. И Елена поклялась, что уедет из этой деревни, где умирают дети – такие любимые, такие красивые, лучшие из лучших.