Вадим Филатов - Этика небытия. Жизнь без смысла: самая печальная философия

Лучше не быть? Хотелось бы внести небольшое дополнение к этой формулировке Бенатара: лучше изначально не быть. А когда мы уже есть, всё становится весьма проблематичным. В том числе и в вопросе прекращения бытия. Тут, нам кажется, задействован не только инстинкт самосохранения, хотя это очень могучий механизм. Здесь и привычка жить (даже если жизнь совсем тяжкая), и еще кое-что. Опыт умирания дано пережить каждому из нас единожды. После чего двери закрываются наглухо – никому невозможно вернуться оттуда и поведать о своих впечатлениях. Другими словами, в умирании присутствует очень важный элемент неизвестности, некоей тайны. Мы не совсем уверены, что это идет от инстинкта: похоже, здесь мы имеем дело с разумом, который пытается понять, но понять это он не может и не сможет. А все неизвестное вызывает в нас тревогу. Поэтому мы и начинаем наши рассуждения с фраз «мне кажется», «мы думаем», «мы верим», «мы не верим» и т. д. Мы можем говорить только о своих ощущениях, предполагать, когда речь заходит о тайне жизни и смерти. Вот мы и предполагаем. И ощущаем. Что жизнь – многопечальное и обманчивое предприятие. Что изначально лучше бы было не рождаться. Что, появившись на свет, мы становимся заложниками существования, которое, в целом, не приносит радости и удовлетворения. Что мы ничего не можем с этим поделать – просто перетаскиваем себя изо дня в день, прилагая усилия для поддержания существования, пока смерть не положит всему этому предел. Что смерть – это полное и окончательное прекращение жизни индивидуума как биологического организма и как личности с её внутренним миром мыслей, чувств и эмоций.

Похожие мысли высказывали некоторые последователи Д. Бенатара, например, Томас Лиготти, автор философского сочинения «Заговор против человеческой расы». [20] Исходная точка рассуждений Лиготти заключается в том, что любая форма существования бессмысленна. Для тех, кто немного поразмыслил, становится ясно, что единственно реальными правами человека являются: поиск средств выживания для наших собственных тел, производство тел подобных нашим, и гибель от старческого разложения или смертельной травмы. Строго говоря, единственным нашим врожденным правом является право на смерть. Кем бы мы не старались представиться, расхаживая взад и вперед, вниз и вверх по этой земле, в конечном итоге мы просто мясо. Мы способны вынести существование только в том случае, если поверим – в соответствии с комплексом иллюзий, подменным трюком – в то, что мы не являемся теми, кто мы есть: небытиями на двух ногах. Поэтому большинство людей учится спасаться, искусственно ограничивая содержание своего сознания и используя нехитрый набор банальностей: «у всего происходящего есть причины», «представление должно продолжаться», «прими то, что ты не способен изменить», и тому подобные куплеты, который помогают людям оттягивать свой конец. Мы получаем психологическое утешение за счет потери истинности. Среди иерархии измышлений и фабрикаций, составляющий нашу жизнь – семья, страна, Бог – «я» бесцеремонно занимает первое место.

Но мы не нужны никому в естественной природе, поясняет Лиготти. Мы словно Бог-самоубийца Майнлендера. Этот Бог тоже никому был не нужен, и Его бесполезность была перенесена на нас, после того как Он взорвался и прекратил существование.

Иной критик пессимизма, говорит Лиготти, чувствует свою спину хорошо прикрытой, когда говорит с беспечной издевкой: «Ого – если этот парень действительно переживает такие чувства, то он должен покончить с собой, иначе он просто лицемер». По мнению Лиготти, заявление о том, что пессимист должен убить себя, чтобы оправдать свои идеи, выдает настолько скудный интеллект, что подобное даже не заслуживает ответа.

Лиготти справедливо замечает, что наличие близких людей делает человека во много раз более уязвимым, поскольку многократно увеличивается область контактов с повседневностью. Отсюда усиление страданий, как данных нам в непосредственном переживании «здесь и сейчас», так и с достаточной степенью уверенности прогнозируемых, и потому ещё более мучительных.

Согласно Лиготти, даже лучшие из нас, кто пожил неплохо, уверенно полагая, что быть живым – это хорошо, доживут до скользкого конца, когда им придется погибнуть в дорожной аварии или на больничной койке, утыканными трубками. Жизнь подобна рассказу, испорченному неудачным разрешением предшествующих событий. Когда мы станем трупами, это нельзя будет исправить никак. «Все хорошо, что хорошо кончается», хорошо лишь в краткосрочной перспективе. «В долгосрочной же перспективе», как любил говорить английский экономист Джон Мейнард Кейнс, «мы все умрём». Такой финал вряд ли устроит кого-то из нас. Но все изменится, если мы сможем выбирать свой финал, свой, или финал тех, кто еще не рожден.

Врачи родильных отделений не плачут особенно часто. Врачи не склоняют головы со словами: «Секундомер запущен». Если младенец плачет, то всё в порядке. Время высушит его слезы; время вылечит всё. Время вылечит всех, пока не останется никого, кого можно лечить. После этого все станет таким, каким было до того, как мы пустили корни там, где мы быть не должны. Для каждого из нас – а потом и для всех нас – наступит день, когда с будущим будет покончено.

«Если мы решимся сказать, что умерли, как только родились, это будет не так уж далеко от истины. Это был наш несчастный случай», – заключает Лиготти.

У еще одного пессимиста и антинаталиста, французского мыслителя Сиорана, как и у Шопенгауэра, не было детей. Они оба никогда не состояли в браке. При этом, если Шопенгауэр более – менее спокойно относился к деторождению (в одном месте он пишет, что нет смысла противостоять зову воли, идти против природы, если она настойчиво требует своего), то Сиоран считал, что родители – производители – это преступники. Возможно, в этом вопросе можно подняться над той и другой точкой зрения и сказать следующее: никто из живущих не определяет свою траекторию движения по жизненному пути, ибо она полностью подвержена случайности. Никто, в силу отсутствия свободы воли, ничего не решает и не выбирает ни в каком аспекте своего существования. Человек просто следует какому-то бессознательному влечению и совершает те или иные действия с непредсказуемым результатом. Мы склонны об этом забывать, но если бы нам удалось утвердиться в этой мысли (что, опять-таки, от нас не зависит), то многие вопросы и недоумения отпали бы сами собой. В каком-то относительном смысле можно сказать, что родители совершают непростительный грех, производя на свет потомство. Но что это меняет? Философ небытия Арсений Чанышев написал на эту тему стихотворение: