Вадим Филатов - Этика небытия. Жизнь без смысла: самая печальная философия

Представьте себе последовательность событий: чем она длиннее или чем большее количество последовательностей вы рассматриваете, тем больше вероятность, что обнаружится какая-нибудь закономерность. Причем она обнаружится совершенно случайно.

Таким образом, любители рассказывать об удивительной взаимосвязи процессов и явлений во вселенной забывают о масштабах изначальной пустоты. Или, как считали греки, исходного хаоса. Проще говоря, имея в запасе неограниченное количество бросаний шарика, рулетка рано или поздно вполне способна выдать результат: один из триллиона в триллионной степени. Это и будет вселенная. Но мы в этой вселенской рулетке не игроки и даже не зрители.

Сколько молодых и среднего возраста людей лежат в сырой земле! На фоне этих впечатлений любые рассуждения о синхронистичности кажутся такими же ничтожными, как и сама жизнь. Однако наша личная история продолжается. И для каждого из живущих эта история имеет большое значение. Если мы продолжаем существовать, то какой бы образ жизни мы ни вели и какие бы рассуждения ни выстраивали – наша личная история имеет для нас значение. Простой пример: достаточно оскорбить или унизить кого-то из нас, чтобы убедиться, насколько мы уязвимы в этом плане. Достаточно ущемить какие-то наши интересы или (не приведи Бог!) отнять что-то у нас – тут личная история проявит себя во всей полноте. И вот в масштабах этой самой личной истории происходят какие-то явления или сцепки событий, объяснить которые наш разум не в состоянии. Для других мои события и явления – ничто. Для жизни в целом – тоже. Но для меня – каждый вполне это может отнести к себе – они играют порой колоссальное значение.

Поэтому на вопрос: «Почему это произошло?» можно ответить: «А почему бы и нет?»

Вообще, бесконечные совпадения случайностей, определяющие события нашей жизни, постоянно демонстрируют нашу слабость, уязвимость и беззащитность. Мы все пребываем во власти слепого случая, который в один миг может изменить нашу жизнь. И ведь заметьте, что в подавляющем большинстве ситуаций этот, неподвластный никому и ничему, случай меняет жизнь отнюдь не к лучшему, а к худшему, и значительно худшему, хотя, казалось бы, куда уже хуже? Гораздо реже случай приносит что-то позитивное или, точнее, воспринимаемое нами как таковое. Но даже если это происходит, человек всё равно в конечном итоге терпит сокрушительное фиаско: потери, болезни, всевозможные немощи и недуги рано или поздно настигают человека. Печальна участь живущих!

Рамеш Балсекар убеждён: все, что мы можем сделать, это плыть по течению. Но человеческий интеллект любит порядок. Его пугает неопределенность. Теория вероятности и есть проявление любви к порядку. Уж слишком она определённа. А главное, целиком строится на математических исчислениях. Пифагор по этому поводу считал, что математика это язык природы. Возможно, он пытался природу посчитать. Хотя кружок его учеников был тайным обществом, и о чем они там рассуждали между собой нам доподлинно неизвестно.

Однако сам подход, если он был именно таким, представляется малоубедительным. Математика имеет дело не с реальным, а с виртуальным, придуманным ею миром. Всё, что мы рассматриваем как прикладные достижения математики, это, по сути, её побочный продукт. Обывателю именно это представляется главным, но на самом деле это полезное, но не главное. Теория вероятности основана на математической статистике, а та, в свою очередь, на математической логике. Но нам представляется, что математическая статистика это очень зыбкое основание для построения категорических выводов о гипотетической вероятности. Закономерность это долго длящаяся случайность, а история человечества (история наблюдений) еще слишком коротка, чтобы делать на таком ничтожном временном отрезке безусловные заключения о вероятности.

Рассуждая о взаимосвязи закономерности (необходимости) и случайности (неопределённости), Вэй у Вэй пришёл к выводу, что этот вопрос сам собой исчезает, поскольку предпосылки были ложные. Мы не можем быть затронуты причинностью, но каждое чувствующее существо может провозгласить: «Причинность – это то, что я есть». [11, с. 65]

Здесь еще возникает вопрос о времени. Вероятность обычно делегируют в будущее, пытаются его спрогнозировать. Но что получится, если с помощью вероятности попытаться объяснить прошлое? Для человека, который уже заболел онкологией, вероятность того, что это случится, была именно 50 на 50: или да, или нет. Именно поэтому, как верно заметил Балсекар, надежность и определенность – это миф.

Если рассуждать о жизни индивида и социума, то детерминизм особенно не отвечает требованиям, которые Лаплас предъявлял к предсказуемости. Социум не живет по строго определенным фундаментальным законам, поведение людей непредсказуемо и иррационально (в том отношении, что оно часто не соответствует нашим интересам). Как сказал лауреат Нобелевской премии Макс Борн: «Теория случайности более фундаментальна, чем теория обусловленности».

«Я вот верю в детерминизм, а в случайность не верю, но другие верят в случайность, – заметил современный нейробиолог Василий Ключарев. – Тогда импульсы, которые производит наш мозг в ответ на внешние вызовы, это случайная игра нейронов и никакой свободы выбора все равно нет».

В обычных случаях детерминисты и индетерминисты придерживаются единой точки зрения в области оперативной морали. Как защитники морали и те, и другие соглашаются, что этический реализм является необходимой истиной, либо объективно реальной, как полагают индетерминисты, либо «реальной» субъективно, как считают детерминисты. Без этой истины, или «истины» мы не смогли бы продолжать жить так, как жили всегда, и полагать, что быть живым – это хорошо.

Только поэты, по мнению Фридриха Ницше, способны оценить случайность. [26, с. 54] Все остальные обречены оставаться философами и настаивать на том, что существует судьба (а судьи кто?), и даже карма. – А может быть, случайности не случайны? – спрашиваем себя, наивно надеясь, что представляем собой нечто, а не ничто. Да нет, абсолютно случайны. На самом деле закономерность это более или менее долго длящаяся случайность. Тем не менее, мы проводим жизнь в напрасных попытках избежать случайностей, пока этому не положит предел внезапно оторвавшийся тромб. [48]

Мы имеем два варианта: если события случайны, мы не контролируем их, и если мы контролируем события, то они не случайны.

И всё-таки у человека есть некое понимание, в определенной степени помогающее облегчить страдания, в том числе и страх смерти. Дело в том, что человек не может ни на что влиять. Понимание этого уменьшает его страдания.