Вадим Филатов - Этика небытия. Жизнь без смысла: самая печальная философия

Это – зал ожиданья. Зла и страданья,

здесь навалом, насыпом, слоями, рядами.

Влево, вправо – немедленно ступишь в рыданья,

потому что достаточно здесь нарыдали.

Впрочем, выбора, этой единственно подлинной

человеческой роскоши, – выбора нет.

(Б. Слуцкий) [41, с. 10]

На вопрос о том, можем ли мы заглянуть по ту сторону предопределения, ответил Стивен Хокинг. Когда его спросили, действительно ли всё предопределено, он ответил, что всё действительно предопределено, но нам это никак не поможет, поскольку мы не знаем, что нам предопределено. Нам остаётся просто проживать свою жизнь от момента к моменту, что, в общем-то, каждый из нас и делает. Путь раскрывается по мере продвижения по нему – нет никакой надобности вычислять его заранее. А очищение ума (или лучше сказать, освобождение ума) может произойти спонтанно, если придет понимание (или случится понимание), что мы не являемся независимыми деятелями или авторами мыслей и действий. Тогда всё, происходящее с нами и вне нас просто свидетельствуется без малейшей попытки как-то изменить то, что есть в настоящий момент. Причем важно понимать: то, что есть – это всё, включая наши мысли, эмоции, импульсы и т. д. Если мы радуемся – это то, что есть. Если мы злимся – это то, что есть. Всё просто случается. Жизнь проживается посредством временного и эфемерного явления, имеющего такую-то форму и такое-то имя. Это не достигается никакими волевыми усилиями (кто должен совершать эти усилия?), никакими техниками и упражнениями (потому что в основе их лежит чувство личного делания). Это может просто случиться с теми, кто «предопределён» к такому пониманию. Через них может возникнуть это понимание. И тогда все вопросы отпадают сами собой. А может и не случиться это понимание. «Я», как индивидуум, не имею над этим никакой власти. Об этом говорит не только адвайта – современная нейробиология допускает, что любая наша мысль возникает в мозге за долю секунды до того, как мы её осознаем. Если вдруг у нас возникает желание отменить решение, то оно тоже возникает за долю секунды до того, как мы это осознаем. Значит, это не «наша» мысль, строго говоря. Либо под словом «наша» надо подразумевать нечто гораздо большее, чем поле нашего сознания. Но мы не можем увидеть это «нечто большее», поскольку невозможно увидеть небытие.

В повести С. Ярославцева (Аркадия Стругацкого) «Подробности жизни Никиты Воронцова» главный персонаж в течение многих лет многократно проживает одну и ту же жизнь. Он способен изменить нюансы происходящего, но в целом не в силах ничего изменить к лучшему ни в своей жизни, ни в жизни друзей и родных. Все его попытки предупредить И. В. Сталина о начале войны, Жданова о блокаде Ленинграда и даже отца о предстоящем аресте, оказываются тщетными. Отсутствие возможности выбора каждый раз всё расставляет на свои места.

Ещё интереснее в контексте проблемы свободы выбора роман норвежского автора Юстейна Гордера «Мир Софии». [13] Это популярное изложение истории европейской философии, начиная от Античной Греции и заканчивая субъективным идеализмом Беркли. Маленькая девочка София ведет диалоги с загадочным, напоминающим призрака оперы из романа Гастона Леру, учителем философии. Он проводит для неё виртуальные экскурсии в прошлое, знакомит с персонажами афинской философской школы и т. д. Но, когда дело доходит до Беркли, начинается настоящий детектив, потому что София догадывается, что и она и мифический учитель философии это всего лишь персонажи книги, которую, в форме писем, сочиняет реальный автор для своей дочери, чтобы проиллюстрировать ей историю философии. То есть, София понимает, что лишена свободы воли. Более того, она подозревает, что когда та, другая, настоящая девочка закончит чтение книги, она, София, попросту исчезнет. Она сообщает об этом своему учителю философии, который тоже, понятное дело, полностью придуман и понимает это. Они начинают искать выход из сложившейся ситуации. То есть, пытаются придумать, как преодолеть свой призрачный статус и перейти в реальность. При этом парадокс заключается как раз в том, что все их идеи по этому поводу вначале становятся известны сочинившему их автору, а уже потом им. Не правда ли, это сильно напоминает наши построения о не принадлежности нам «наших» чувств и мыслей, которые непонятно почему – скорее всего, в силу каких-то биохимических процессов, возникают в мозге, а уже потом мы их сознаем? Этот наделенный личностью автор, сочиняющий сюжет нашей жизни, списан как раз с философии Беркли, согласно которой все мы снимся друг другу и все вместе снимся Господу Богу. (Здесь возникает вопрос, который едва ли был в состоянии сформулировать Беркли: а является ли Господь творцом своих собственных сновидений?) Когда Бог проснется, мир исчезнет. Идеи о том, чтобы как-нибудь отсрочить конец света, как всеобщий, так и личный, напоминают попытки выдуманных персонажей книги Гордера продлить процесс философской переписки между отцом и его дочерью до бесконечности. Интересен еще такой момент: Софию сочинил настоящий отец для своей настоящей дочери, но ведь и их обоих придумал писатель Юстейн Гордер. А может и его тоже кто-либо придумал? Таким образом, пресловутая «реальная действительность» исчезает в дурной бесконечности взаимосвязанных сновидений и становится структурированной галлюцинацией. Вполне в духе буддизма мадхьямики и философии небытия. Всё, что нам остается, это плыть в настоящем, которое постоянно и неуловимо перетекает в прошлое, из небытия в небытие. Единственное, что вызывает во всем этом серьезные сомнения – это опять-таки упрямо воспроизводящий самого себя антропоцентризм, который явно просматривается даже в форме любого предполагаемого первоначала, которое предопределяет все наше поведение. А не может ли во всем этом господствовать случай, хаос? В чем смысл предопределения взаимного положения песчинок в пустыне, особенно во время песчаной бури? Если от нас в отдельности, да и от всего человечества в целом, в общей картине небытия абсолютно ничего не зависит, так может мы и растем совершенно спонтанно – пускай и вырастая при этом из небытия? В любом случае, идея какого-либо предопределения придает, на наш взгляд, чудовищно гипертрофированный смысл каждой отдельно взятой жизни, упуская из виду её заведомую ничтожность. Все это провоцирует на размышления о некой гармонии мироздания, а здесь уже и до пошлого оптимизма в духе Лейбница недалеко. Поэтому, чтобы избежать крайностей антропоцентризма, следует не забывать, что аналогия не является точным воспроизведением оригинала и – очень важно! – аналогия должна быть вовремя остановлена, а иначе мы рискуем перепутать аналогию с тем, что есть и, главное, чего нет на самом деле. Но у нас нет другого способа излагать свои мысли, как пользуясь словами. А слова вызывают самые разные ассоциации и мысленные модели. Проблема, видимо в том, что мы, псевдосубъекты, присваиваем себе то, что на самом деле случается. Однако и это «присваивание» от нас не зависит. Просто время от времени случается интуитивное понимание того, что мы неотделимы от источника, про который невозможно ничего сказать. Пытаясь заглянуть в него, мы заглядываем в бездну небытия. Точнее, пустота посредством нас вглядывается в пустоту, возвращаясь к самой себе. В абсолютном смысле нас нет так же, как нет девочки Софии и её таинственного учителя. А если мы лишены свободы, если мы являемся просто жёстко детерминированными существами, пусть даже запрограммированными, тогда всё моментально исчезает. Если нет свободы, то мир задан раз и навсегда, как жёсткая картина, как нечто с прочерченными траекториями. С точки зрения математики любую такую систему можно моментально свернуть в точку. Она иcчезает. А это и есть небытие. Мир, лишённый свободы – это мир небытия?